Стремительный взлет партии Podemos: что такое прагматическая революция

Остановите нас, если вы уже слыхали о таких случаях.

Молодой харизматичный лидер неожиданно становится выдающимся политическим деятелем в масштабах всей страны. Мастерское владение цифровыми технологиями позволяет ему обставить противников. Его несравненное ораторское искусство вдохновляет людей выходить на массовые акции. Сравнительно неопытный политик, он электризует целое поколение боевым кличем «Да, мы можем!».

Всё это касается не только Барака Обамы, но и Пабло Иглесиаса — лидера испанской партии Podemos.

Название так и переводится — «Мы можем». Партию основали в начале 2014 года. Всего через четыре месяца она набрала на выборах в Европарламент 12 млн голосов — 8% от общего количества [552]. На испанских всеобщих выборах, прошедших в декабре 2015-го, пятая часть голосов избирателей отошла ее кандидатам [553]. Меньше чем за два года Podemos заняла в Испании второе место по численности, положив конец десятилетиям засилья всего двух партий.

Непредсказуемый взлет этой партии может многое рассказать о том, как нужно смешивать разные типы власти. Перед нами история организации, которая следует нововластным принципам и ценностям, однако не любой ценой. Поразительно то, как часто (и в каких широких масштабах) она применяет стратегии старой власти для того, чтобы добиться той или иной цели. Ее философия (как отмечает сам Хорхе Моруно, лидер партии) — отчасти донкихотовская, а отчасти макиавеллиевская [554].

История партии Podemos начинается с большого разочарования (в очередной раз показавшего пределы возможностей новой власти: мы уже знакомы с такими случаями). Весна 2011 года стала тяжелым временем для Испании. В стране процветала коррупция. В крахе экономики винили банкиров. Безработица среди молодежи достигла ошеломляющего уровня 43% [555]. Площади городов были заполнены манифестантами. На фоне этой напряженности родилось движение Indignados («Возмущенные») (другое название — «15-M»), участники которого массово выступали против бюджетных сокращений. Оно стало предшественником более масштабного движения Occupy, которое потрясет мир осенью того же года. Оно было новым, вдохновляющим, перспективным, оно сулило всякие заманчивые возможности. Газета The Guardian писала тогда: «Выходя на всё новые и новые площади, устраивая всё новые и новые встречи, тысячи граждан сумели организоваться, выработав сетевой подход к политике — свежий и легко привлекающий к себе новых участников, поскольку он, помимо всего прочего, отвергает иерархическую модель, которую так любят представители привилегированных классов» [556].

Однако поначалу вся эта политическая энергия не смогла породить больших изменений. На общенациональных выборах, прошедших в ноябре, две основные партии страны вышли победительницами [557] — точно так же, как это происходило начиная с 1980-х годов. Оглядываясь назад, Пабло Иглесиас вспоминает «презрительно-насмешливую реакцию старых элит» [558], которые поучали его собратьев-демонстрантов, заполнивших площади городов: мол, если у вас есть идеи получше наших, давайте-ка сами выдвигайтесь кандидатами.

Иглесиас, длинноволосый, гибкий, красноречивый, тогда читал лекции по политологии в Мадридском университете Комплутенсе. Ему было около тридцати пяти, и он воспринял эти насмешки как вызов. Он всю жизнь боролся за равенство в испанском обществе [559]. Родители назвали его в честь Пабло Иглесиаса Поссе — отца испанского социализма. Наш Пабло когда-то даже был членом Союза молодых коммунистов Испании.

И вот вместе с разношерстной группой коллег-преподавателей и студентов он начал строить планы по созданию нового левого движения, которое не повторило бы бесславную участь «15-M», быстро вспыхнувшего и быстро угасшего. Нет, энтузиазм участников его движения должен был постоянно расти, а потом, когда он достиг бы нужного уровня, эту энергию следовало трансформировать в энергию официальной партии. Партия должна была затем набрать достаточный политический вес, чтобы изменить электоральный расклад в Испании. Пабло начал борьбу с самого что ни на есть старовластного шага.

Он запустил телепрограмму.

Старовластный дебют

Шоу называлось La Tuerka («Винт») и шло не по телевизору, а на YouTube [560]. Изображение было низкого качества, да и постановка тоже: операторы то и дело вбегали в кадр и выбегали из него, а гости сидели до странности близко друг к другу. В общем, шоу выглядело, мягко говоря, экспериментальным. Но оно стало отличной тренировочной площадкой для развития того, что Иглесиас и его союзники (как в научных кругах, так и среди общественных деятелей) считали необходимым условием политического успеха. Речь шла об умении распространять свои послания через традиционные СМИ.

Конечно, аккаунт в Twitter мог бы наделать много шума среди молодежи, а Facebook уже тогда был отличным инструментом для мобилизации сторонников. Но чтобы осуществить мощные культурные сдвиги и надолго получить в свои руки политическую власть, необходимо было захватить (Иглесиас и его сподвижники прибегли именно к этому глаголу) эфир. Для Иглесиаса «настоящими парламентами стали телестудии» [561]. Они считали, что их революцию должны показывать по ящику.

После трех лет упражнений с La Tuerca Иглесиас начал пробиваться и в мейнстримные телешоу. Его политическое послание было уже достаточно отполировано и своей свежестью привлекало крупные медиа. Вскоре его наперебой приглашали все основные телевизионные сети: их очень привлекал образ профессора с «конским хвостом», говорящего о невзгодах простого человека. Сам Иглесиас рассказывал свою историю так: «Шаг за шагом этот непривычный гость ток-шоу, этот странный левак становился как бы центром притяжения для общественно-политического недовольства, вызванного кризисом».

В тот момент, несмотря на всю нововластную риторику участников нарождающегося движения, всё главное внимание концентрировалось на его символическом лидере — Иглесиасе. Ну да, если вы человек мобильный и страстный, если вы к тому же смахиваете на Иисуса из голливудских фильмов 1950-х годов, довольно трудно противостоять, когда из вас делают икону. Правда, в данном случае это был сознательный стратегический выбор. По словам профессора Иглесиаса, подобного рода известность была «необходимым ингредиентом подемосовской гипотезы», поскольку партия стремилась завоевать место в доме, в сердце, в повседневной жизни обычного человека.

Следующим шагом стало формирование узнаваемой группы людей, которых можно объявить виновниками проблем, обрушившихся на страну. Организаторы движения начали обращать испанцев против «касты», то есть «привилегированного сословия». Это обобщающее название они решили применить к тем, кого считали ответственными за кризисы, которые продолжали сотрясать страну (и к тем, кто получал выгоду от этих кризисов). Один-единственный запоминающийся термин пригвоздил и банкиров, и коррумпированных бизнесменов, и предвзятых судей, и жуликоватых администраторов. Термин отражал самую суть испанской политики, этого балаганного представления, где вне зависимости от того, кто победит на выборах, на вершине власти всегда оказывались одни и те же элиты. Вскоре по всей стране слово «каста» означало уже не только мошеннический класс, но и мошенническую систему [562].

К концу 2013 года Иглесиас был уже повсюду. Его слоганы и доводы — тоже.

Итак, у них был герой. У них был злодей. Самое время создавать партию.

Нововластная кампания

Старовластная тактика и старовластный харизматический лидер сконцентрировали энергию, необходимую для дальнейшего движения. Но официальный запуск партии Podemos произошел в вихре нововластной активности.

В начале 2014 года основная группа ученых и общественных деятелей, стоявших у истоков нового движения, собралась вместе, чтобы четко сформулировать свои идеи, поставить определенные цели и выработать политический манифест под названием «Делаем шаг», что-то вроде любовного письма, адресованного нововластным ценностям. В манифесте встречаются призывы к «горизонтальности и прозрачности», «демократической открытости», «передаче верховной власти народу», а также заявление о том, что кандидата от партии будут выбирать в рамках «открытого процесса с участием всех желающих» [563].

Иглесиас объявил: их работа будет продолжена лишь в том случае, если 50 000 испанцев подпишут петицию в поддержку кампании. Если этого показателя удастся достигнуть, Иглесиас будет баллотироваться в Европарламент, а партия выработает открытую процедуру, благодаря которой и другие люди смогут становиться кандидатами под тем же подемосовским флагом. Нужное количество подписей собрали меньше чем за сутки [564].

Хотя теперь Podemos формально являлась партией, она продолжала вести себя как движение. Она по-прежнему не предпринимала особых усилий, чтобы превратиться в официальный институт или добавить новые элементы к своей структуре. Подемосовская электоральная стратегия в основном сводилась к следующему: делаем всё возможное, чтобы люди сами проводили нашу кампанию, присваивали ее себе. Podemos призвала людей к самоорганизации и созданию «кругов» (и на местном уровне в «реальной жизни», и в Сети), где они могли бы обсуждать свои проблемы и делиться друг с другом идеями. Такие круги стали расти как грибы после дождя по всей стране [565].

Эдуардо Маура, входящий в предвыборную команду Podemos коллега Иглесиаса по Университету Комплутенсе, называет это «хакерской логикой» движения: «Если вы занимаетесь политикой по-хакерски, вы множитесь, вы должны быть повсюду, вы хотите быть повсюду» [566]. Такой тип мышления как раз и стал движущей силой модели, при которой вступить в организацию предельно легко — и которая являет собой диаметральную противоположность модели, применявшейся в большинстве политических партий XX века. Создатели движения постарались максимально облегчить людям связь с партией: «Чтобы открыть отделение, вам нужен только аккаунт в Facebook, адрес электронной почты и одна встреча с вашими сторонниками. Никакого официального членства. Никаких членских взносов. Так что в первые же два месяца мы обзавелись более чем 300 отделениями, причем люди объединялись не только по географическому принципу, но и вокруг определенных сфер — скажем, образования, культуры, охраны природы» [567]. «Круги» строились с учетом местной специфики: их создатели концентрировались не на том, что считал важным «головной офис» партии, а на тех проблемах, которые сильнее всего волновали их самих.

Podemos с уважением и пониманием отнеслась к диффузной, мимолетной, непокорной природе цифрового движения. Центральная фигура (Иглесиас) и центральная тема (несправедливость) по-прежнему задавали магистральное направление деятельности, но энергия сторонников партии теперь распределялась гораздо шире.

И эта стратегия оправдала себя. Пять кандидатов, включая Иглесиаса, стали членами Европарламента [568]. Однако, вероятно, еще более значимым итогом стала демонстрация политической жизнеспособности партии. Победа в «реальном мире» подтвердила важность политической роли тех граждан, которые помогли движению своими голосами (и в электоральном, и в ином смысле) — или же просто лайками.

Партия смешанной власти

В общем, как ни посмотри, Podemos стала политической реальностью. Но ее лидерам хотелось пойти гораздо дальше — использовать массовое участие (партия уже прославилась своим умением привлекать общество на свою сторону) для того, чтобы направить энергию граждан на выработку структурного подхода к принятию политических решений.

И у них появилась сильная идея — учредить Гражданскую ассамблею, которая будет заседать два месяца подряд и которая позволит «народу участвовать в принятии самых важных решений» [569]. В рамках ассамблеи Podemos планировала проводить онлайн- и офлайн-дискуссии, публичные собрания, а также встречи «кругов» — позволив обществу самостоятельно определять политическую тактику и выбирать лидеров. Процесс шел довольно неуклюже и неровно, однако он, безусловно, отличался большой открытостью. Все желающие могли предлагать свои идеи. Американский журнал The Nation назвал это «беспрецедентным проявлением прямой демократии» [570]: в инициативе приняли участие свыше 100 000 человек. Сайт для онлайн-дебатов под названием Plaza Podemos («Площадь Podemos») сразу же после своего появления ежедневно набирал от 10 000 до 20 000 новых подписчиков [571]. Специальная «платформа участия» позволяла желающим финансировать работу партии — либо отправляя деньги на ее деятельность в целом, либо на поддержку избирательных компаний, либо на какие-то другие конкретные проекты.

При всей нововластности процесса результат получился отчасти старовластным. Иглесиас лишь укрепился в роли лидера после того, как его избрали генеральным секретарем партии Podemos и его политическая платформа набрала большинство голосов. Более того, он успешно разгромил идею, что у партии должно быть три генсека (чтобы власть не концентрировалась на верхушке партийной пирамиды). И хотя к политическому процессу удалось привлечь так много участников, Иглесиас окончательно стал лицом и лидером движения. К декабрю 2015 года Podemos набрала такую силу, что сумела получить свыше 5 млн голосов избирателей, а это дало ей 69 мест в испанском парламенте [572]. Podemos еще до своего второго дня рождения успешно разрушила двухпартийное владычество, несколько десятилетий существовавшее в стране [573].

•••

За четыре месяца до того, как родилось движение Indignados, в двух тысячах миль от Испании некто Ваиль Гоним начал собственную атаку на политические элиты. Это администратор группы в Facebook «Все мы — Халед Саид[60]» [574], которая во многом дала начало египетской ветви «арабской весны».

Однако этот всплеск новой власти, как и движения Indignados или Occupy, вскоре утратил первоначальную энергию. В Египте беспорядки, вспыхнувшие в ходе революции, дали возможность старовластным силам захватить контроль над страной, и эти силы оказались деспотичнее тех, которым они пришли на смену. В 2015 году Гоним вспоминал в своей лекции TED: «Когда-то я сказал: “Если вы хотите освободить общество, вам нужен лишь интернет”. Но я ошибался» [575].

Оглядываясь на эти революционные времена, Гоним полагает, что распределенное лидерство и соцсети на самом деле скорее ослабили, а не укрепили египетское протестное движение. «Эйфория понемногу схлынула, нам не удалось прийти к консенсусу, и политическая борьба привела к серьезной поляризации. Социальные сети лишь сделали проблему более явной и более масштабной, ведь они облегчают распространение дезинформации, слухов, ненавистнических высказываний, бездумно копируемых чужих мыслей и непроверенных сведений в тесном кругу единомышленников. В результате эти сомнительные идеи и сведения расходятся всё шире» [576].

Случай Podemos учит нас, как избежать подобной судьбы — угасания после яркого старта. Из всех организаций, описанных в этой главе, Podemos поначалу выражала самую большую идеологическую приверженность нововластным подходам. Однако залогом ее успеха стал последовательный прагматизм. Партия старалась не очень-то поддаваться обаянию перспектив, которые сулили соцсети, и не жить лишь на протестном адреналине. Основатели движения всегда были готовы сделать разворот к старой власти, когда этого требовала ситуация.

Podemos — не единственная сила, которой удалось успешно смешать два типа власти для того, чтобы оседлать социальные волнения. В 2017 году в соседней Франции Эмманюэль Макрон одержал убедительную победу на президентских выборах после того, как создал движение «Вперед, Республика!», очень быстро превратившееся в правящую политическую партию. Макрон добился этого, мастерски эксплуатируя общественное недовольство политикой элит, собирая под свои знамена массы интернет-пользователей и ловко управляя вниманием мейнстримных СМИ, — чтобы в рекордные сроки выстроить хорошо организованную политическую базу: в прежние времена это было бы куда труднее. Однако при всем при том Макрон выступал с довольно умеренной и традиционной центристской программой: он был далек от модели Podemos, предполагающей активное участие широких слоев общества в политике.

Конечно, и методу Podemos присущи свои недостатки. Всегда следует настороженно относиться к харизматическим лидерам, заявляющим, будто они представляют глас народа, а ведь Podemos по-прежнему слишком полагается на магию личности Иглесиаса. Существует и риск (который сторонники движения прекрасно сознают), что идеализм предвыборной кампании обернется цинизмом, когда партия придет к власти. Лозунги на плакатах могут нравиться всем, но с политическими мерами такого не бывает. Да, партия добилась кое-каких успехов и влияния в крупных городах: мэры Барселоны и Мадрида избраны именно при поддержке движения Podemos [577]. Однако первые годы пребывания ее представителей в парламенте ознаменовались бесчисленными уступками, компромиссами, коалициями и стычками, и всё это — в водовороте новой многопартийной реальности.

Однако первые достижения партии неоспоримы. Она изменила испанскую политику, сделала ее более плюралистичной, привлекла к ней массу людей, особенно молодых. Podemos создала модель политической партии нового типа — модель, в которой так нуждается сегодня мир.

•••

Тот, кто овладеет умениями и навыками, которые мы описываем в этой книге, сможет переключаться между старой и новой властью в соответствии с требованиями момента и стратегии: легко переходить из открытого режима в закрытый, временно превращать «движение» в «институт», понимать, когда контролировать, а когда уступать контроль.

Все это сегодня нужно уметь делать оперативно. Если мы хотим представить себе позитивное политическое движение, активно привлекающее общество к своей деятельности, можно обратиться к примеру партии Podemos. Однако те, кто пытается решить самые важные общественно-политические проблемы в мире, могли бы продвигаться вперед быстрее, если бы они обладали такой же способностью смешивать старую и новую власть, как НСА (хотя такое сравнение может прийтись им не по вкусу).

Многие из нас хорошо понимают, как говорить на языке старой власти: в конце концов, мы ведь выросли в ее мире. Для подрастающих поколений может стать родным язык новой власти. Но те, кто действительно меняет мир, будут в совершенстве владеть обоими наречиями.