Будьте бдительны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Разумеется, было бы абсурдно возлагать всю вину за разрушенные основы общества только на Интернет. Тем не менее интернет-экономика способствует увеличению «кремниевой пропасти», разделяющей наше общество. Роберт Франк и Филипп Кук в своей книге 1995 г. «Общество, где победитель забирает всё» (Winner-Take-It-All Society) одними из первых признали разрушительное воздействие информационных технологий на экономическое равенство. До этого же традиционно считалось, что технологические инновации несут пользу обществу. В своем докладе «Наука без границ», написанном им для президента Рузвельта в 1945 г., Вэнивар Буш принимал как данность, что постоянный научно-технический прогресс неизбежно приведет к увеличению количества рабочих мест и всеобщему процветанию. Такой же оптимизм отражала и работа экономиста из МIT Роберта Солоу, получившего Нобелевскую премию по экономике 1987 г. за свои исследования, показывающие, что в долгосрочной перспективе труд и капитал будут сохранять свою долю вознаграждения в растущей экономике. Но даже Солоу, чьи исследования в основном базировались на росте производительности труда в 1940–1960-е гг., впоследствии стал более скептически относиться к способности работников сохранять паритет с капиталом в пользовании плодами растущей производительности труда. В своей статье в New York Times, озаглавленной «Нам надо быть бдительными» (1987), Солоу признал, что «программируемая автоматизация», как он ее назвал, не способствовала повышению производительности. «Мы можем увидеть компьютерную эпоху повсюду, — метко заметил он, — кроме статистики производительности труда»{268}.

Тимоти Ноу, автор хорошо принятой книги «Великое расхождение» (The Great Divergence), посвященной растущему неравенству в Америке, признаёт, что компьютерные технологии создают рабочие места. Но эти места предназначены для «высококвалифицированных, финансово благополучных специалистов», тогда как цифровая революция уничтожает рабочие места для «среднеквалифицированных работников из среднего класса»{269}. Авторитетный экономист и блогер из Калифорнийского университета в Беркли Дж. Брэдфорд Делонг считает, что возрастание роли информационных технологий в таких традиционно основанных на знаниях профессиях, как юриспруденция и медицина, приведет к сокращению рабочих мест в этих областях{270}. Лукас Карабарбунис и Брент Нейман, экономисты с факультета бизнеса Чикагского университета, обнаружили, что начиная с середины 1970-х гг. по всему миру уменьшается относительная величина доходов рабочего класса{271}. Исследование канадских экономистов Пола Бодри, Дэвида Грина и Бенджамина Сэнда обнаружило такое же резкое снижение доходов у специалистов среднего звена, и столь же удручающая тенденция была обнаружена Дэвидом Отором из МIT, Эндрю Самом из Северо-Восточного университета и президентом Института экономической политики Ларри Мишелом{272}.

Многие другие ученые также разделяют обеспокоенность в связи с разрушительным воздействием технологий на «золотой век» рынка труда. Это признает и Тайлер Коуэн, экономист из Университета имени Джорджа Мейсона, в своей вышедшей в 2013 г. книге «Время середняков прошло» (Average is over), где он утверждает, что сегодня большой экономический «разлом» проходит между теми, чьи навыки «дополняют компьютер», и теми, чьи не дополняют. Коуэн раскрывает «ошеломляющую истину»: заработная плата мужчин за последние 40 лет снизилась почти на 28 %{273}. Он считает, что сегодняшняя так называемая «гипермеритократия» все больше расслаивает общество на «миллиардеров», подобных члену The Battery Шону Паркеру, и «нищих», таких как бездомные на улицах Сан-Франциско, формируя экономику, в которой «10–15 % граждан беспредельно богаты и живут в фантастически комфортных и благоприятных условиях»{274}. Поддерживая многие тезисы Франка и Кука, изложенные ими в книге «Общество, где победитель получает всё», Коуэн предполагает, что глобальная Сеть сдает себя внаем экономике суперзвезд — «харизматичных» преподавателей, юристов, врачей и других «дарований», собирающих вокруг себя феодальные свиты из работающих на них подписчиков (фолловеров){275}. Однако, успокаивает нас Коуэн, останется и множество рабочих мест для «горничных, шоферов и садовников», которые будут «обслуживать» богатых предпринимателей наподобие его приятеля Питера Тиля, горячего поклонника шахмат.

Феодальный аспект этой новой экономики — не такая уж и метафора. Географ из Чепменского университета Джоэл Коткин выделяет в «новом феодальном обществе» несколько классов, таких как «олигархи» наподобие миллиардеров Питера Тиля и Трэвиса Каланика из Uber, «творческая интеллигенция» из числа медиаперсон наподобие Кевина Келли, «новые крепостные» из числа работников с низким доходом и безработных и «йомены» из прежнего «частного сектора среднего класса», т. е. специалисты и квалифицированные рабочие в таких городах, как Рочестер, которые стали жертвами новой сетевой экономики, где победитель забирает всё{276}.

Уважаемые экономисты из МIТ Эрик Бринолфссон и Эндрю Макафи, выражающие сдержанный оптимизм в отношении «блестящих технологий Второго Века Машин», признают, что наше сетевое общество создает мир «звезд и суперзвезд» с экономикой, «где победитель получает всё». Соглашаясь с аргументами Франка и Кука, они считают, что этот сетевой эффект является следствием «значительного усовершенствования телекоммуникаций» и «оцифровывания все большего количества информации, продуктов и услуг».

Экономист из Принстонского университета и лауреат Нобелевской премии Пол Кругман также видит «мрачнеющую картину вследствие воздействия технологий на рынок труда». На протяжении второй половины ХХ в., пишет Кругман, работники конкурировали за ресурсы с другими работниками. Но примерно с 2000 г. доля рабочей силы в общем «экономическом пироге» резко сократилась как в Соединенных Штатах, так и в остальном мире, поскольку рабочие пали жертвой новых «подрывных» технологий{277}. Это уже происходило раньше, напоминает нам Кругман. В своей колонке, опубликованной в New York Times в июне 2013 г. под заголовком «Симпатия к луддитам», он рассказывает о борьбе, которую в конце XVIII в. ткачи в Лидсе (графство Йоркшир), центре английской текстильной промышленности, вели против «выскребающих» машин, заменяющих квалифицированный человеческий труд. Кругман симпатизирует этой борьбе, рассматривая ее как защиту представителями тогдашнего среднего класса своей жизни от нависшей над ней смертельной угрозы со стороны машин.

Некоторые винят Кругмана за эту луддитскую ностальгию по миру, который нельзя вернуть. Но в этом они не правы. Ведь ностальгия не только по луддитам. И я опасаюсь, что это еще одна причина оплакивать кончину «момента Kodak».