Доверчивость как отягчающее вину обстоятельство, или Синдром Мижуева Василий Щепетнёв

Доверчивость как отягчающее вину обстоятельство, или Синдром Мижуева

Василий Щепетнёв

Опубликовано 26 января 2014

Ответьте, положа руку на сердце, на священный камень или на книгу, кому как удобнее: каждый ли читал трагедию Шекспира «Отелло»? С учётом особенностей национального образования — пусть в переводе? 

Вряд ли. Слишком много понаписано, всего не перечтёшь, а уж трагедии читать и вообще в наше время не хочется. Однако историю венецианского мавра знают все, пусть из вторых или даже из третьих источников. Да и сам Шекспир свидетелем событий не был, а позаимствовал сюжет у Джеральди Чинто. А тот, быть может, услышал рассказ пьяного моряка в таверне. А моряк-то и есть истинный творец — жаль, пером не владел в достаточной мере. 

Но даже те, кто не читал, не смотрел и не слушал, знают: Отелло убил свою жену Дездемону. Задушил. Из ревности. Хотя многие (опять же не читая) знают оценку Пушкина — «Отелло от природы не ревнив — напротив: он доверчив» — и потому относятся к мавру снисходительно.

Снисходительны в России и к пьяным. Мол, трезвый-то Митяй мухи не обидит, куда, а вот как выпьет, так и начинает куролесить: то избу спалит, то жену прибьёт, а вот давеча дружка закадычного вилами истыкал. Спроси его сейчас, на трезвую голову, зачем он так Миняя-то, он разве заплачет, что выпимши был. Стало быть, не он убил, а водка проклятая.

Так ли, не так, но в уголовный кодекс то вводили поправки о том, что опьянение является отягчающим вину обстоятельствам, то выводили. Теперь вот опять хотят ввести, но получится ли, трудно сказать. Лица, чей удел — принимать решения, исходят из резонов, обыкновенному подданному недоступных.

Но я не о пьянстве. Я о доверчивости. Является ли доверчивость фактором, смягчающим вину Отелло — или, напротив, отягчающим?

Откроешь книгу, особенно советских времён, и всё вроде бы ясно. Если читаем: «Катя доверчиво посмотрела на следователя Тараскина», то понимаем, что Катя — человек хороший и ей нужно помочь вернуться на правильную дорогу. Если же написано: «Глаза Егора недоверчиво смотрели на Тараскина из-под кустистых бровей», ясно: Егор ещё тот фрукт. С ним придётся повозиться. Похожих примеров в литературе множество, и после десятой книги, двадцатой ли становится ясно: доверчивость есть черта хорошая. Доверчивый человек — друг, товарищ и брат. А недоверчивый — потенциальный пособник НАТО, подкулачник или просто враг.

Следует помнить, что литератор в России и прежде, и теперь не только специалист по внятному изложению мыслей на бумаге, но ещё и передельщик человеческих душ. Где нужно — подкрутит, где нужно — подпилит, где нужно — нарастит. Такая вот негенетическая инженерия. И если власти требуются доверчивые подданные, писатели станут эту доверчивость в людях развивать. Не одни писатели, разумеется. Кинематографисты, художники, композиторы, все, кому дороги рассудок и жизнь, выполняют мудрое указание партии. Потому что доверчивый человек есть основа государства, на доверчивом человеке можно возводить заводы, фабрики, электростанции, доверчивый человек охотно преображает знойные пустыни и суровые просторы Крайнего Севера, доверчивому человеку не трудно затянуть пояс на дырочку-другую во имя процветания братских народов. Всего-то и нужно пообещать коммунизм к восьмидесятому году, отдельную квартиру к двухтысячному или повышения зарплаты до уровня офисного клерка к две тысячи восемнадцатому. И — ждёт! 

Недоверчивый человек иной. Недоверчивого человека посулами не прельстишь. Недоверчивый человек на «Утром стулья — вечером деньги» отвечает согласием, но деньги требует вперёд. Въедливо изучает каждый документик, подписываться не спешит ни на государственные облигации, ни на журнал «Агитатор». Приходится прозрачно намекать, что, мол, подписывайся — не подписывайся, а зарплату получишь облигациями, за вычетом подписки на журнал. После этого человек становится ещё более недоверчивым и нередко идёт по кривой дорожке: и читает не тех, и слушает не то, и мечтает не о том. Государство, разумеется, и от недоверчивого подданного имеет выгоду, но лучше бы без них, без недоверчивых.

Да и самому куда легче жить в доверчивости. Ложиться спать с мыслью, что через два, много через три года отданные в долевое строительство деньги, частью заработанные тяжким трудом, а частью взятые в кредит под большие проценты, обернутся трёхкомнатной квартирой в прекрасном доме, который будет стоять в прекрасном квартале прекрасного города прекрасной страны. А то, что дальше котлована дело не идёт, то пустое. Временные трудности. Нужно крепиться, верить и найти очередной взнос, триста тысяч. Шурин, пожалуй, не даст, шурин недоверчивый. Может, двоюродный брат? 

Или лекарства. Мне, как человеку сведущему, лечить себя или близких очень трудно. Почти невозможно. Чем лечить-то? Нечем. Уповать на природу и смиряться. А человек доверчивый накупит всяких хххххх и уууууу (названия специально не пишу, чтобы не обидеть остальные снадобья), выпьет, уколется, забудется — глядишь, ему и полегчало. Поскольку даже молочный сахар, проглоченный с верой, способен изменить судьбу. Да что сахар! Сказал бы я, из чего порой делают таблетки, да не хочу обращать людей в неверие.

Но таблетки таблетками, а вопрос вопросом: что лучше — быть доверчивым индивидуумом, который с широко открытыми глазами, ушами и прочими органами убеждения идёт по жизни и радуется, или превратиться в заядлого скептика, норовящего плыть против течения и не поддаваться на уловки типа «Если ваш телефон не способен показывать кино в высоком разрешении, нужно срочно купить нашу новую модель Икс Игрек Зет и наслаждаться кристальной чёткостью изображения на трёхдюймовом экране повышенной стабильности». А завтра купить ещё более новую модель, уже с функцией 3D на экране в три с половиной дюйма. Первый, доверчивый, купил и радуется. Второй, скептик, сэкономил, но деньги сдулись, ничего, кроме раздражения, после себя не оставив.

А я думаю, что хуже всего — страдать синдромом Мижуева. Есть у Гоголя в «Мёртвых душах» неприметный, но исключительно верный и по нынешний день персонаж, зять Ноздрёва. Слово автору: « [Он] был один из тех людей, в характере которых на первый взгляд есть какое-то. упорство. Ещё не успеешь открыть рта, как они уже готовы спорить и, кажется, никогда не согласятся на то, что явно противуположно их образу мыслей, что никогда не назовут глупого умным и что в особенности не согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда тем, что в характере их окажется мягкость, что они согласятся именно на то, что отвергали, глупое назовут умным и пойдут потом поплясывать как нельзя лучше под чужую дудку, словом, начнут гладью, а кончат гадью»

Сколько таких людей вокруг! Одного я вижу каждый день во время бритья. Если и не совсем Мижуев, то с изрядной долей такового. И потому сколько дел кругом начинается гладью, а кончается этим самым… 

Доверчивый человек хоть и ходит всю жизнь вокруг котлована, но ходит в розовом облаке, что дорогого стоит. Недоверчивый нет-нет а порой всё-таки умеет избежать крючка, тем и доволен. А вот Мижуев живёт в сознании, что всё не так, но продолжает жить, покоряясь судьбе; оттого он постоянно хмур и печален. А есть ли она, судьба человека? Нужно бы проверить.

К оглавлению