Василий Щепетнев: Жизнь и смерть деревянных солдат – II Василий Щепетнев

Василий Щепетнев: Жизнь и смерть деревянных солдат – II

Василий Щепетнев

Опубликовано 31 мая 2010 года

Разделение литераторов на конкурирующие отряды, естественное в первые революционные годы, к концу двадцатых стало представляться анахронизмом. Не тем они занимаются, совсем не тем. Все здоровые силы нужно собрать в кулак, все нездоровые силы нужно кулаком разбить. Дело это серьёзное и партизанщины не терпит. Ни РАПП, ни ЛЕФ не должны проявлять излишнюю самостоятельность, действовать следует только и исключительно по команде партии. А если все писательские организации будут претворять в жизнь партийные указания, зачем нужны – все? Достаточно и одной. Одной и управлять проще, и подчиняться.

И потому в тысяча девятьсот тридцать втором году литературно-партизанские отряды распустили. И не только литературные. Скульпторов, живописцев и прочих людей искусства привели к единому знаменателю. Вместо гидры самостийных отрядов создавались одноглавые союзы. Для литераторов таким стал Союз Писателей СССР, с первых дней существования объединивший под единым командованием «всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве».

Другие писатели, платформу Советской власти не поддерживающие и от участия социалистического строительства уклоняющиеся, могли либо поменять взгляды, либо поменять профессию: заняться рубкой леса, сооружением каналов и прочими общественно-полезными деяниями – разумеется, тоже под руководством специально на то созданных органов. Все предпочли остаться в профессии, хотя не всем это удалось. Во всяком случае, к тридцать четвертому году, когда состоялся Первый Всесоюзный съезд советских писателей, членов СП оказалось две с половиной тысячи – когда в одном только РАППе их было за четыре тысячи. На съезде писателей наградили званием «инженеров человеческих душ», а товарищ Жданов простыми партийными словами объяснил, в чем, собственно, будет заключаться их работа: "Товарищ Сталин назвал вас инженерами человеческих душ. Какие обязанности накладывает на вас это звание? Это, во-первых, знать жизнь, что бы уметь её правдиво изобразить в художественных произведениях, изобразить не схоластически, не мёртво, не просто как «объективную реальность», а изобразить действительность в её революционном развитии. При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения должна сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе соцреализма". Не исключаю, что эти слова в уста Жданова вложил сам товарищ Сталин, уж больно похоже на лексику «великого кормчего» – так называли Сталина писатели с трибуны съезда.

Задание партии было встречено с деревянным восторгом. Иначе и быть не могло. Все решения съезда принимались единогласно и на ура, всякое «против» было немыслимо. Хотя в душе каждый, вероятно, считал себя способным на большее, нежели воспитание трудящихся в духе соцреализма. С другой стороны, писать по указке даже лучше: при случае можно урок и перевыполнить. То, о чем просил Маяковский в двадцать пятом году, даровали. Кстати, стихотворение «Домой!», где ровняли штык и перо, есть образец черной утопии, только вчитайтесь: «Я хочу, чтоб в конце работы завком запирал мои губы замком».

И – сбылось.

Но гладко было в резолюциях. Подвох разглядеть удавалось не всем. А он был, подвох. Наивно было считать, что если идти точно по линии партии, то все будет хорошо – с идущим. Так-то оно, может быть, и так, но беда в том, что линия партии не есть нечто постоянное, она порой изгибается совершенно непредсказуемо. Сам процесс от замысла до полки книжного магазина занимает время, и время немалое. По этой причине писатель становится заложником календаря. Дело не только в персоналиях (хотя и в них тоже), а в нюансах. Запаздывающий флюгер – что может быть нелепее? И потому многие искренне преданные и совершенно лояльные писатели попадали впросак, даже такой, как Демьян Бедный, РАППовский идеал (РАПП призывал всех поэтов «одемьяниться»). Не угадал. Писал, как прежде, а линия повернула. Вот и вышла промашка. Ничего страшного не случилось, ну, из кремлевской квартиры выселили, ну, из партии исключили... Зато остался жив, на свободе и с писательским билетом.

Люди умные и тут нашли выход: писать под непосредственным контролем («Я хочу, чтоб над мыслью времен комиссар с приказанием нависал»), а лучше всего не писать вовсе. Чем жить? А делами Союза Писателей и жить. Ходить на собрания, слушать, постановлять, голосовать, работать в комиссиях и подкомиссиях, стать литературным чиновником, из рядового солдата пробиться в капралы, а там, глядишь... Но все же риск существовал. Но где его не было, риска? И потому заветный билет члена Союза Писателей для многих был и мечтой, и путеводной звездой. И дело тут, конечно, не в возможности ходить в ресторан при Доме Писателей или получить хорошую квартиру (хотя...) Просто вне СП существовать писателю было невозможно. Издать книгу аутсайдер не мог, и позднее возник парадокс: без книг в СП не принимали, а без членства в СП книг не издавали. Тем не менее, нет правил без исключений, и за счёт исключении СП рос, рос и вырос в колосса на ногах вполне прочных.

Сталин, думаю, ощущал себя просвещенным владыкой. Присуждение Сталинских премий было делом важным и ответственным. Генсек читал многие номинированные произведения, и читал внимательно – во всяком случае, в сороковые годы. Принято считать, что Сталин отдавал приоритет произведением злободневным, сиюминутным. Отчасти так и было. Но премию получил и Алексей Толстой за «Петра Первого», и Шолохов за «Тихий Дон», и Каверин за «Двух капитанов», и Маршак за «Двенадцать месяцев» – это только мое любимое, а вообще в списке много достойных книг. Под доспехом деревянного солдата у многих – да у всех – билось настоящее сердце. У кого доброе и щедрое, у кого злое и завистливое, но – живое.

На писателей не жалели ни денег, ни времени. И наградить могли, и посадить: «А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить»...

Не преувеличивалась ли роль писателей? Не зря ли партия расходовала на них свое внимание?

Ответ прост: телевидения-то не было! Это сейчас души людей обтесывают, строгают и шкурят аудиовизуальным способом, а прежде приходилось опираться преимущественно на письменность. Кино? Да, кино – это мощное орудие, «Колоссаль», но любой фильм обходился несравненно дороже любой книги. А писатели по калибру – автоматчики, могут вести кинжальный огонь сравнительно дешево. И мобильность у писателя куда выше. Сто писателей за месяц напишут двести рассказов, только прикажи, а что снимут за месяц деятели киноискусства?

(на время прервусь)

К оглавлению