Василий Щепетнёв: Пророки и угодники — бегство в пустыню Опубликовано 09 февраля 2011 года
Василий Щепетнёв: Пророки и угодники — бегство в пустыню
Опубликовано 09 февраля 2011 года
"Ревизор", законченный в январе, три месяца спустя уже шёл на сцене Александринского театра. На премьере изволил присутствовать император Николай Павлович. Много смеялся, а по завершении спектакля произнёс для истории: «Всем досталось, а мне более всех». В мае пьесу представили и в Москве, в Малом театре. Шквал аплодисментов.
Успех несомненный, более того, грандиозный. Признание государя, признание публики, признание собратьев-литераторов, прежде всего Пушкина и Жуковского.
Во всей России один лишь человек был недоволен и разочарован — сам Гоголь. Что проку в аплодисментах, если ничегошеньки в мире не переменилось? Чиновники как составляли основу существования державы, так и продолжают быть солью земли русской. Дело ведь не во взяточниках, взяточники — следствие, вроде лихорадки на губах. Идея чина — вот в чем беда. На ней, на этой идее только и держится Русь. По одежке встречают, по уму провожают? Если бы так... Встречают и провожают исключительно по чину. Будь хоть семи пядей во лбу, для окружающих ты коллежский асессор, восьмой чин. Смотреть снизу — величина, смотреть сверху — полный мизерабль. Надворный советник снизойдёт, а уж советник тайный... Для всякого государственного мужа значим не талант, талант не взвесишь, а чин. Что такое коллежский асессор в Петербурге? Невеличка. Что хуже, и сам себя начинаешь чувствовать в первую очередь коллежским асессором, ограничивая пределы мыслей и желаний соответственно табели о рангах. Если не лебезишь перед начальством, то дерзишь ему, а ведь второе ни на волосок не лучше первого, поскольку опять относится не к человеку, но к чину.
Да, государь хвалит «Ревизора», однако ж не то что сорок тысяч курьеров — ни одного не послано к автору с предложением возглавить департамент. За ним признают способности, даже талант, но этого мало. Много ль сумел сделать Пушкин со своим талантом — и много ли сумеет впредь? Что Пушкин — кажется, приди сейчас в Россию Христос, и его спросят, какой на нём чин. Никакого? Тогда либо ступай служить, либо ступай своею дорогой. Вот дослужишься до статского советника, а лучше до тайного, тогда другое дело. Но пошёл бы Иисус держать экзамен на чин? Пошёл бы служить под начало даже самого снисходительного и добросердечного повытчика?
Ответ пришёл сам собою: если в России над писателем довлеет чин, то следует её, Россию, оставить — и жить без чинов. Иначе всё, что вышло из-под пера, и всё, что выйдет дальше, будет трактоваться как попытка подольститься или надерзить. И сейчас в «Ревизоре» многие видят одну лишь сатиру, насмешку, колкость. Но слыть сатириком, бери шире — слыть талантливым писателем, еще шире — слыть первым российским писателем для Гоголя мало. С детских лет он чувствовал в себе силы переменить мир, недоставало лишь точки опоры. Пребывая здесь, её и не найти. Нужно удалиться в пустыню.
И в июне тысяча восемьсот тридцать шестого года двадцатисемилетний Гоголь уезжает за границу. Рим, как и Париж, Ницца, Дюссельдорф, — разумеется, не пустыня в географическом или экономическом понимании слова. Напротив, населённость, известный комфорт, роскошная природа, наконец, культурные и исторические памятники делают эти города центрами притяжения для взыскующих духовного обновления людей. Но именно в толпе чужих по языку, вере и стремлениям чувствуешь себя наиболее свободно. Никто не смотрит пристально за каждым твоим движением, никто не ждёт от тебя участия или службы. Живи, как хочешь!
И Гоголь жил. Конечно, у него появились хорошие знакомые, но это было на пользу: на них он проверял, насколько успешно удаётся ему очиститься от прежнего мелкого тщеславия. Тщеславие не покинуло его совсем, но теперь никто бы не нашёл его мелким. Весть о гибели Пушкина утвердила Гоголя в правильности выбранного пути. Суета пагубна. Она заставляет совершать бессмысленные, вредные поступки, сбивает с дороги, изнуряет. Совершенно избавиться от нее трудно и в Риме, ведь приходится хлопотать о средствах к существованию, а для этого вступать в переписку с прежними приятелями и заводить новые связи. Но и это к лучшему: его российские корреспонденты ясно давали знать, что значение Гоголя после отъезда нисколько не умалилось — напротив, вопреки законам перспективы, оно возросло. Отсутствие порой ощущается много острее, чем присутствие.
Работал Гоголь неспешно. Причиной тому были и малая усидчивость, присущая ему с детства, и снижение концентрации внимания, предвестник будущей депрессии, но более всего исключительная требовательность к себе. Он не мог и не хотел быть автором просто хороших текстов. Ему требовались слова — и слава — не Вальтера Скотта, а Иеремии. Потому он раз за разом отделывал прежние повести, а новую поэму, «Мёртвые души», всего-то одиннадцать глав, писал шесть лет.
С рукописью поэмы он возвращается в Россию. В апреле Гоголю исполняется тридцать три года. В мае «Мёртвые души», венчающие прижизненное собрание сочинений, выходят из типографии. Две с половиной тысячи томиков.
Успел к сроку.
Пятого июня тысяча восемьсот сорок второго года Гоголь вновь надолго покидает Россию. Всем объявлено, что он возвращается в Италию. Но истинная цель другая.
Иерусалим.
Или он не пророк?
Продолжение следует
К оглавлению