Голубятня: Изгнание Сергей Голубицкий

Голубятня: Изгнание

Сергей Голубицкий

Опубликовано 29 июня 2013

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». (1Кор.13:4–8)

До чего же приятно делиться с читателями тем, что тебя радует, восхищает, наполняет светлыми порывами, помогает бороться с негативом в себе и в окружающем мире! Поскольку с компьютерными железками, равно как и с остальным мороком финансов и IT, в коих вынужден по долгу службы ковыряться, подобными эмоциями разжиться немыслимо (в силу врожденной убогости бездушных и бесконечно тупых по своей претенциозной избыточности компьютерных железок), начинаешь потихоньку увядать и сохнуть, превращаясь уже и сам в эти проклятые железки.

А потому вы даже представить себе не можете, какой божественной отдушиной для меня является возможность хотя бы раз в неделю забывать проклятую технологическую рутину и погружаться во что-то настоящее, возвышенное и глубокое, чем является киноискусство.

Сегодня мы поговорим о совершенно необыкновенном фильме — об «Изгнании» Андрея Петровича Звягинцева, которого я искренне полагаю лучшим русским режиссером. Причем — не нового времени, а вообще — лучшим: и в прошлом, и в настоящем. По крайней мере я не знаю никого, с кем можно было бы сравнить Звягинцева по глубине художественного осмысления мира, по запредельной метафоричности образов и сюжета, по напряжению интеллекта, по изысканнейшей гармонии между творческим замыслом и технической реализацией.

Андрей Звягинцев снял всего три полнометражных фильма (режиссер — мой ровесник): «Возвращение», «Изгнание» и «Елена». «Елена» несколько выпадает в силу камерности проблематики и приземленности киноряда, что, впрочем, полностью оправдано поставленными режиссером задачами. «Возвращение» и «Изгнание» — это монументальные полотна, полноценные шедевры киноискусства, по каждому из которых можно смело защищать докторскую диссертацию.

Как Андрею Звигинцеву удается выходить на такой поистине космический уровень художественного обобщения и глубины постижения человеческой души, для меня, говорю откровенно, является полнейшей загадкой. Больше того: мне даже не хочется эту загадку разгадывать, разбирая фильмы режиссера по косточкам и пытаясь вычленить в той или иной постановке кадра, движении камеры, красноречивом молчании киногероя какое-то гипотетическое объяснение гениальности. Во-первых, это всё равно бесперспективно, во-вторых, просто наивно, потому что шедевр рождается не из конкретных технических элементов, а из иррациональной и не поддающейся анализу божественной искры. Либо эта искра проскакивает, либо ее нет. Соответственно: у произведения искусства появляется душа, или мы наблюдаем за механистическим Големом, который хоть и шевелит руками-ногами, но явно отдает мертвечиной.

Далее предлагаю всем, кто «Изгнание» не смотрел, прервать чтение, скачать фильм, посмотреть сегодня же вечером, а завтра уже вернуться к рецензии и сравнить собственные впечатления с моими. Отложить статью непременно стоит, потому что в ней мне не удастся избежать спойлеров, а пройти в своей жизни мимо такого шедевра кинематографии окажется непростительной ошибкой!

Фильм «Изгнание» создан по мотивам повести американского писателя Уильяма Сарояна «The Loughing Matter» (1953), которую перевели на русский язык как «Что-то смешное (Серьезная повесть)» и издали в журнале «Литературная Армения» в 1963 году. Разумеется, никто этого журнального раритета в глаза не видел, а в электронном виде повести нет. Сегодня Уильям Сароян забыт, похоже, и в родной Америке — штука странная, поскольку по меньшей мере внешне его короткие рассказы и повести выглядят чрезвычайно down-to-earth, приземленно, что должно было потрафить американскому обывателю. Моим читателям могу рекомендовать сборник в электронном виде, изданный для Kindle, «The William Saroyan Reader«, в котором собраны лучшие произведения писателя.

Поскольку повести, положенной Звягинцевым в основу «Изгнания», я не читал, будем рассматривать фильм вне всяких контекстуальных связей. Тем более что рассказы Сарояна, которые я знаю, не оставляют надежд даже на отдаленное приближение по символизму и метафоричности к тому, что мы наблюдаем в картине Звягинцева.

Фабула фильма бесконечно проста (чистый Сароян!): муж, жена и двое детей приезжают в деревенский дом, оставшийся в наследство от умершего отца, чтобы провести пару недель в ностальгической атмосфере встречи с детством. Жена признается мужу, что она беременна и ребенок не его. Муж требует от жены сделать аборт. Брат мужа приводит докторов, которые проводят операцию на дому, после чего жена умирает. Как потом оказывается, не от операции. На уровне сюжета фабула разрастается до многоходовой комбинации отношений между многими персонажами, однако это всё равно не имеет ни малейшего значения, потому что фильм вообще о другом.

«Изгнание» — это сложнейшая и глубочайшая символическая картина на тему того, что называется ?????, «агапэ» (на латыни caritas) — христианской добродетели, которую условно можно перевести «Любовь как милосердие». Для того чтобы вы моняли сложность того, что сотворил Андрей Звягинцев с приземленной и житейской историей американского писателя, достаточно будет сказать одну вещь: мы можем брать буквально каждый кадр фильма и анализировать его практически до бесконечности на уровне тончайшего и сложнейшего символизма!

Да какой там «на уровне»! Каждая картинка в «Изгнании» — это многоуровневая мистерия, которая раскрывается как глосса — в зависимости от пласта отображения реальности: можно анализировать визуальный ряд Звягинцева как диалог с Новым Заветом, можно — как постмодернистскую игру с историей мировой живописи, можно — как такую же игру с историей мирового кинематографа, или литературы, или философии.

Поверьте мне, как человеку, который защищал диссертацию на тему художественного воспроизведения социальной мифологии: полифония фильма Андрея Звягинцева просто не поддается осмыслению. Я вообще не понимаю, как режиссер был в состоянии такое безумное множество идей и образов прописать в каждом кадре своего творения!

Звягинцев совершает совершенно чудовищную (по своей жестокости) вещь: он сознательно выхолащивает из своего фильма любые мыслимые и немыслимые «реперы», то есть точки привязки, с помощью которых зритель надеется получить поддержку в плане трактования видеоряда. В «Изгнании» совершенно непонятно, в какой стране и в каком мире происходит действие. Совершенно непонятно, какой национальности герои. Совершенно непонятно, в какие годы и даже в какую эпоху разворачиваются события.

Дальше — эпоха. Вроде бы 60-е годы.. А может, 80-е… вполне вероятно, что и наша современность. Где? Съемки велись во Франции, Бельгии, России и Молдавии. Я пару родных пейзажей отловил точно, но уже в следующих кадрах знакомая натура растворялась в чужой для меня неизвестности. Машины, постоянно мелькающие в кадре, все допотопные, однако подобраны таким образом, что невозможно сказать, какого они года выпуска. Я периодически ловил себя на безумной мысли, что это машины эпохи Нового Завета! На полном серьезе!

Что не вызывает сомнения, так это временная привязка всего действия в фильме. Вся атмосфера такова, что у нас не возникает сомнения: сюжет по тональности может лечь только на один временной отрезок — от гибели Христа на кресте до его воскрешения. Причем воскрешение остается за кадром, мы же пребывает в бесконечной скорби — от первого кадра до последнего.

Растянутое до вечности оплакивание Христа — это сквозной мотив Звягинцева. Достаточно сказать, что первый фильм режиссера — «Возвращение», это целиком и полностью художественное осмысление одной-единственной картины — «Мертвый Христос» Андреа Монтенья.

Как бы я рекомендовал смотреть этот фильм? Не подумайте, что здесь противоречие: ведь предположительно эти строки читают сейчас только те, кто фильм уже посмотрел. Противоречия нет, потому что смотреть «Изгнание» необходимо по меньшей мере раза три-четыре. Согласен — занятие не из легких (фильм долгий — два с половиной часа, неритмичный, с замедленным действием), но оно того стоит, потому что уже при втором просмотре вам откроются совершенно невероятные вещи, о существовании которых изначально вы даже не догадывались. На третий раз интересней всего уже будет угадывание метафор и символика в каждом кадре фильма. Это, кстати, будет приятно делать, потому что «Изгнание» на уровне каждого кадра представляет собой законченное живописное полотно. Такое впечатление, что вы находитесь в музее современного искусства и просто любуетесь игрой перспективы, композиции и красок, даже не вдаваясь в сюжеты.

Подвести итог разговору можно одной фразой: «Изгнание» — это роскошное пиршество! Пиршество ума, глаз, чувств, катарсиса, сострадания, сопереживания. Не говоря уже о том, что после просмотра у вас будет постоянно хранитсья в памяти эталон киноискусства, с которым вы сможете сравнивать любую серьезную картину в будущем.

К оглавлению