Василий Щепетнёв: Пляски на кладбище Василий Щепетнев

Василий Щепетнёв: Пляски на кладбище

Василий Щепетнев

Опубликовано 03 ноября 2011 года

Массовые психозы – штука исключительно привлекательная для авторов мрачных фильмов, романов и поэм. Представьте себе путешественника, учёного-этнографа, который набредает на чистую, ухоженную деревеньку, в которой, однако, видны и признаки небрежения: мычат недоенные коровы, ни дымка над ладными мазанками. А главное — ни души. Путешественник заходит во двор и видит болтающуюся на одной петле ставню, приоткрытую дверь и умирающего от жажды пса на цепи. Освободив собаку, он заходит в хату. На столе остывшая еда, печь нетоплена, а в остальном – полный порядок. Только людей нет.

Путешественник идёт дальше и вдруг слышит звуки скрипки, цимбал, рожка. Идёт на музыку. На окраине, где некогда стояла церковь, покуда не сгорела при невыясненных обстоятельствах в прошлую холеру, меж крестов деревенского кладбища пляшут гопак под нехитрую музыку мужчины и женщины, старики и дети. Пляшут без веселья, без страсти, будто зачарованные, не обращая на незнакомца никакого внимания. Час пляшут. Два. Уже и ночь подошла, уже и скрипач свалился без сил, один лишь цимбалист бьёт по струнам – а они всё дергаются, как механические игрушки с нескончаемым заводом.

Такой вот зачин для фильма. Что важно: всё соответствует исторической правде. Более того, деревни оборотней – тоже правда. Целые селения охватывал психоз звероодержимости, описанный – понятно, с художественными приукрашиваниями – графом Алексеем Константиновичем Толстым в «Семье вурдалака».

А эпидемии кликушества, охватывающие целые уезды?

Много, много в истории страниц, при чтении которых по спине бегают не мурашки, а целые слонопотамы. Причины массовых психозов, пути распространения, цикл развития изучают специалисты, но изучают неспешно, полагая, верно, что всё это имеет лишь академический интерес. Ан нет! В любую секунду психоз может выплеснуться из гнилой, изношенной и перегруженной канализации общественного бессознательного и натворить дел самых неприглядных. Потому лучше, если он, психоз, будет управляемым.

Управляемый психоз не только безвреден, он порой и полезен. Пример относительно безвредного психоза – массовые демонстрации преданности и верности как правительству в целом, так и его вождям (вождю) в частности. Миллионы людей, представляющих школы, институты, трудовые коллективы или жилищно-эксплутационные конторы, выходили в день седьмого ноября с флагами, транспарантами и портретами, строились в колонны и шли мимо трибуны, с которой регулярно кричали: «Слава советскому народу – оплоту мира во всём мире! Ура, товарищи!»

И мы более-менее искренне «ура» подхватывали. Степень «более-менее» зависела от погоды (в дождь как-то не кричалось, а вот солнышко энтузиазму весьма способствовало) и предварительного разогрева гмызью ли, водочкой или разведённым медицинским спиртом. Некоторые, впрочем, употребляли и неразведённый.

Сейчас, по прошествии времени, видишь, что то был психоз (особенно впечатляли демонстрации полярников-зимовщиков, когда все шесть человек ходили колонной вокруг базового домика, тоже с флагами и портретами в мёрзнущих руках и тоже кричали «ура» на тридцатиградусном морозе), но тогда психозом казался невыход на демонстрацию. Так и спрашивали: «Почему не был на демонстрации? Больной, что ли?»

Или субботники, «свободный труд свободно собравшихся людей». Посадить дерево или ликвидировать последствия стихийного бедствия я не прочь не только теоретически, но и практически даже и сегодня. И деревья сажал, и пожар однажды тушить довелось (горело социалистическое имущество, а я стоял в цепочке и передавал вёдра с водой).

Но выходить в смену и работать даром, притом что семья живёт в комнатке буйного общежития, а каждый рубль расписан на месяц вперёд, тогда, в семидесятые и восьмидесятые, казалось перебором. Впрочем, медикам выходить на службу в субботу и лечить бесплатно не предлагали: и без того в больнице имелся и имеется дежурный персонал. У нас просто в приказном порядке перечисляли в фонд субботника однодневный заработок. При ста рублях зарплаты на руки потеря четырёх рублей тридцати копеек радовала далеко не всех. Однако что ж делать… Зато польза казне очевидна.

А в году две тысячи одиннадцатом российские города охватило другое поветрие: старую тротуарную плитку выковыривают и вместо неё кладут новую, порой худшую. Я-то думал поначалу, что это только в Воронеже происходит. Потом, побывав проездом в Москве, увидел, что и столица поражена тоже. Но добили меня Ессентуки.

Пешеходная площадка у верхней питьевой галереи – той, что рядом с грязелечебницей имени Семашко (прежде – цесаревича Алексея). Плитка, как плитка. Нормальная. Ей бы сто лет лежать, потому как прочная и толстая. Но нет, стали выковыривать, обнажая грунт. Извлечённую старую плитку аккуратно складывают и куда-то увозят. Вместо неё привозят плитку мелкую и худосочную, но я покинул курорт скоропалительно и преждевременно, так и не дождавшись триумфа воли градоправителей, и в памяти остался раздрай у галереи.

Психоз или нет? Массовый или не очень? Нет, я понимаю, что цель замены старой плитки на новую – освоение средств (деньги чужие становятся деньгами своими).

Другое волнует меня: вдруг и пляски святого Вита, и кликушество, и эпидемии ликантропии Средневековья тоже не сами по себе возникали, а были организованы и срежиссированы во имя чьих-то интересов?

К оглавлению