Василий Щепетнёв: Разделённый Обломов Василий Щепетнев

Василий Щепетнёв: Разделённый Обломов

Василий Щепетнев

Опубликовано 18 декабря 2012 года

Есть у меня часы. Карманные, на цепочке. Циферблат украшен изображением летящих самолётов «привет Мальчишу!» и словом «Командирские».

Командирские часы — краса и гордость отечественной промышленности. Как и автоматы Калашникова. Хорошие, верные и недорогие. Да и судьбы их схожи. Но стоит заглянуть в мои часы с обратной стороны — ох и ах. Батареечка, электромеханика и коротенькое слово «China», различимое в увеличительное стекло.

Украли форму, подменили содержание и подсунули нашему брату: берите, вы этого достойны. Привычное, в общем-то, действие. Вековое. И что мне остаётся? Стараться впредь рассматривать предмет со всех сторон, вникать в суть, и желательно ещё до уплаты денег.

Из-за украденной формы и подменённого содержания страдаю не я один. Я один не очень-то и страдаю, кстати: часы время показывают сносно, а что в разведку с ними я не пойду, так я и без них в разведку уже не пойду. Нужды нет ходить: смотри по сторонам, вот тебе и разведка.

Поскольку вокруг территория если и не вражеская, то и не до конца своя. Не уверен, что даже до середины своя. Шпионы, диверсанты, изменники, агенты влияния всевозможных тёмных сил под каждым кустом. Вот часы и напоминают: бди! Но вернусь к страданиям: от кражи форм и подмены содержания обворованными считают себя гиганты мысли. Судятся. Samsung и Apple, например. Но где я, а где Apple? Потому расскажу лучше об Иване Александровиче Гончарове.

В одном человеке живут и две, и три личности, порой больше, но если их, личностей, много, они получаются довольно мелкими: выигрываешь в числе, проигрываешь в размере. А вот две — в самый раз. Джекил и Хайд Стивенсона. Обломов и Штольц Гончарова.

Посмотришь на портрет Гончарова кисти Крамского (завидую москвичам — ходи в Третьяковку хоть каждый выходной), и первое впечатление — Обломов, чистый Обломов. А подольше постоишь у картины, особенно в глаза заглянешь — и увидишь: э, нет, вряд ли. Не Обломов. Штольц, стальной закалённый Штольц.

Иван Александрович и хотел бы в иную минуту уподобиться Обломову, да не получалось. Не было у него родовой Обломовки. Ни земли, ни крепостных. Отец его имел свечной заводик, правда, не в Самаре, а в Симбирске, но, судя по всему, заводик не потрясал. Хотя в биографиях и пишут об отце Обломова как о зажиточном купце, но трудно не заметить, что Александр Иванович был купцом всего лишь третьей гильдии. Гильдия эта была наиболее многочисленной и наименее состоятельной, повседневные хлопоты забирали всю жизнь её членов (отец Чехова, Павел Егорович, в годы расцвета состоял во второй гильдии).

К тому же Александр Иванович умер, когда сыну было лишь семь лет. Биографию приходилось создавать самому. С десяти до восемнадцати лет — учёба в Московском Императорском коммерческом училище, между прочим с преподаванием английского, немецкого, французского и латинского языков, алгебры, физики, общей и коммерческой статистики, бухгалтерии, товароведения и множества других весьма полезных наук. Крепко учили, серьёзно, не по-обломовски.

Однако Гончаров полного курса не завершил. В девятнадцать лет он поступил в Московский университет на словесный факультет — кульбит, достойный Обломова, если бы Обломов в принципе был способен на кульбиты. По окончании университета послужил секретарём симбирского губернатора, но быстро понял, что провинция ему тесна. Понимают подобное многие, а вот на действие решаются не все. Гончаров решился — и тут же отправился в Санкт-Петербург, где устроился в департамент внешней торговли министерства финансов переводчиком. Служба для мелких чинов — штука непростая: работы много, жалование небольшое, перспективы сомнительны. Но Иван Александрович не унывал, работал бодро, и чины потихоньку, но шли: образованные переводчики со знанием коммерции ценятся.

В часы досуга Гончаров пробовал писать. Сначала небольшие вещицы для рукописных альманахов, но в тридцать три года он пишет свой первый роман «Обыкновенная история».

Роман публикуют в «Современнике» Некрасова. Я как-то упоминал, как провёл Некрасов Льва Толстого, напечатав «Детство» безгонорарно, объясняя это тем, что дебютные произведения принято брать даром, платой является сам факт попадания на страницы журнала. С Гончаровым подобное не прошло: тот отдал рукопись не прежде, чем сговорился о цене, двести рублей за лист.

Штольц! Год спустя после журнальной публикации «Обыкновенная история» выходит отдельным изданием, что свидетельствует о несомненном успехе романа. В журналах появляются мелкие вещи, написанные прежде. А вот нового мало. В сорок девятом году тот же «Современник» в приложении напечатал «Сон Обломова», маленький кусочек будущего шедевра. Но роман подвигался туго и, если бы писался прямолинейно и равномерно, за день выходило бы едва ли одно предложение. Так писать мог только Обломов. Впрочем, у него было оправдание: Штольц не давал.

И действительно, Гончаров становится участником кругосветной экспедиции, приложив немало сил, чтобы получить место секретаря при вице-адмирале Путятине. По ряду обстоятельств экспедиция получилась не вполне кругосветной, однако для середины позапрошлого века в любом случае не рядовой: из Кронштадта вокруг Европы с заходом на ремонт в Портсмут, затем вокруг Африки, через Индийский океан в Японию — и всё это на паруснике. Фрегат «Паллада» — не чайный клипер, шёл неторопливо, и плавание заняло около двух лет, что и для самого энергичного Штольца было испытанием непростым.

Гончаров выдержал его с честью. Когда в связи с Восточной (Крымской) войной планы экспедиции опять поменялись, штатского Гончарова отправили сушей в Санкт-Петербург. Путь от Амура до столицы, где конный, где пеший, Обломову мог присниться лишь в страшном сне, а Гончаров ничего, преодолел. С широко открытыми глазами, многое увидев и поняв.

Виденное он не зарыл в землю: очерки о путешествии появились сначала в журналах, а затем увидела свет одна из лучших в мире книг-путешествий «Фрегат Паллада». Читая книгу, кажется, что написана она человеком молодым и оттого живым и любознательным. На деле же автор провёл в путешествии и сороковой, и сорок первый, и сорок второй год жизни — по тем временам глубокая зрелость, едва ли не старость (вспомним опять же портреты сорокалетнего Чехова).

Живость и любознательность Гончарова от возраста не зависели — почти. Благодаря живости характера он, воротясь в Петербург, перешёл из министерства финансов в цензурное ведомство.

Цензор, потом главный редактор газеты «Северная почта» (между прочим — печатный орган министерства внутренних дел), потом член совета по делам печати... На ступеньках карьерной лестницы дописывается, наконец, «Обломов». И публикуется в четырёх номерах «Отечественных записок» за пятьдесят девятый год.

Автору сорок семь лет. Успех «Обломова» колоссальный. Но талант — не только качество, но и количество. Вообще-то в первой половине девятнадцатого века в России писали неторопливо. Но наступила вторая половина. Тургенев, помимо «Записок охотника», тоже написал два романа плюс повестей немало. Понятно, Тургеневу, имеющему тысячи крепостных, нет надобности служить, а всё же досадно. А тут и совсем уже молодые люди на пятки наступают — Достоевский, Толстой, Григорович, какой-то странный, но даровитый Стебницкий. Мелких же — туча. Нашествие. Всяк норовит крикнуть погромче, уязвить побольнее, укусить до самой кости. Потрясти. А что придёт вслед за потрясением, они не знают и знать не могут: и умом небогаты, и опыта никакого.

И возраст, и служба, а пуще наблюдения и размышления подсказывают Гончарову: не поспеешь за новыми веяниями — пропадёшь, поспеешь — тоже, пожалуй, пропадёшь. Об этом он думал давно, думал обстоятельно и решил мысли свои привести в порядок путём, обыкновенным для литератора: написать новый роман. Вернее, положить его на бумагу, поскольку и сюжет, и действующие лица, и даже отдельные сцены были не только в голове, но и в черновых тетрадях. И раз, и два во время отпуска, который Гончаров проводил на европейских курортах, брался он за перо, но продвигался роман туго. Верно, служба мешала. Год шёл за годом, чин шел за чином, вот Иван Александрович и действительный статский советник, генерал в штатском, но роман требовал свободы.

И в шестьдесят седьмом году, в возрасте пятидесяти пяти лет, Гончаров уходит в отставку. Теперь-то дело пойдёт!

(продолжение пишется)

К оглавлению