Кафедра Ваннаха: Триумф сына юриста Ваннах Михаил

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кафедра Ваннаха: Триумф сына юриста

Ваннах Михаил

Опубликовано 04 августа 2010 года

Есть такое слово — прогресс. Происходит оно от латинского progressio, что значит движение вперед, ну а ещё — успех и развитие. Слово это очень популярно в массах. Во всяком случае — с момента ломки традиционного общества. Было оно, традиционное общество, земледельческим. А у земледельца время не линейно, а циклично. Крутится оно по расписанию сельскохозяйственных работ, обычно совмещённому с календарем той или иной религии — пахота, сев, косьба, жатва, праздник урожая, забой скота с изготовлением колбас... Именно так жила основная масса населения. Даже рождения и смерти прекрасно укладывались в ту же циклическую схему. Именно так жила основная масса людей. А где-то с времен оформления буржуазного либерализма широким слоям населения объяснили, что всё не так. Что время не циклично, а линейно. Что благосостояние зависит не от урожайного или, наоборот, засушливого, года, а от развития ума.

Нет, такая концепция, — что, выучившись чему-либо, ты можешь увеличить свое благосостояние, поднять свой социальный статус, — совсем-то уж новой не была. В Средние века работал социальный лифт — крестьянин, попав в город, мог, прожив там какой-то срок, ну, скажем, один год и один день, обрести личную свободу от своего феодала. Ну а поступив в ученики в какой-либо цех, овладевая навыками и знаниями продвигаться по лестнице успеха — до старшего подмастерья, скажем, а то и вообще до самостоятельного мастера! Но было это нелегко. Ведь ремесленники сами планировали свой труд, сами вырабатывали технологические процессы, осуществляли их, самостоятельно наблюдая за качеством, сами продавали свой продукт. Ну а за общим уровнем качества бдительно наблюдали и городские магистраты и цеха, являющиеся, говоря по-современному, саморегулирующимися организациями. Выливание пива на дубовую скамью и приклеивание к ней кожаными штанами, с целью контроля качества, — это лишь видимая часть айсберга. Архивы имперских городов хранят массу свидетельств о постоянной работе, направленной на повышение качества местных товаров, будь это бархат или кружева, стеклянная или медная посуда, инструмент или оружие... (Значительная часть этих документов оцифрована, что ныне может резко увеличить круг сведений, доступных историкам материальной культуры.) Но мы, наверное, не сильно ошибёмся, если предположим, что главная тенденция средневековых цехов заключалась в повышении квалификации своих членов. Инвестициях в человеческий материал, как бы мы сказали ныне. Была там и грамотность, хоть и уступающая учёности университетов, но вполне достаточная для практических нужд — вспомним повальную грамотность Новгорода, о которой рассказывают нам берестяные грамоты. Было там и всеобщее владение военным делом — скажем в 1389 году цеховое ополчение Фрайбурга (Freiburg in Breisgau) взяло штурмом замок барона-разбойника Фалькенштайна, беспредельничавшего на окрестных дорогах. И технические чудеса Средних ееков да и значительная часть достижений Нового времени — готические соборы с их фантастической резьбой, парусные корабли и тяжелые орудия, сделавшие Европу хозяйкой планеты, — всё это создавалось трудом ремесленников, тративших долгие годы на овладение своим искусством и бдительно оберегавшим его от посторонних.

А потом наступила научно-техническая революция. Наука, до этого размышлявшая о высоком, — о движении светил и о количестве ангелов, способных уместиться на острие иглы, — обратила свой взгляд на повседневность и на ремесла. Вычислить объём бочки. Прорубить пушечные порты ещё на стапеле. Да и астрономические альманахи сгодились навигаторам «купцов» и фрегатов. И в наивном девятнадцатом веке, — коим реально можно считать время между наполеоновскими и мировыми войнами, казалось, что вот-вот настанет синтез труда умственного и физического — технику будущего будут творить ремесленники, овладевшие сокровищницей знаний человечества. Но в реальности всё было совсем не так. И заслуга в этом — сына юриста.

Звали его Фредерик Уинслоу Тейлор (1856 -1915). Казалось его жизненный путь будет путём идеального ремесленника — успешный школяр, обгонявший своих товарищей по учёбе, пошёл работать на производство (на рубеже 1950-60-х гг. в СССР были популярны подобные карьерные траектории...). Прошел Тейлор по всем ступенькам рабочего мастерства — был модельщиком (нет-нет, не гулял по подиуму, а ладил модели для литья), машинистом, бригадиром, мастером, начальником цеха, главным инженером. Вот, казалось бы, достойный пример для подражания... Но дело оказалось в том, что работы Тейлора изменили саму суть складывавшегося тысячу лет ремесленничества.

США конца XIX века характеризовались наплывом из Старого Света огромного количества неквалифицированной рабочей силы, бывших крестьян, устремившихся к свободе и лучшей жизни так же, как за пять-шесть веков до этого они стремились в города. Но долго и тщательно учить их было некому и некогда. Надо было делать деньги на освоении гигантской, зачищенной от краснокожих, территории. Надо было насыщать крупнейший на планете рынок. И Тейлор решил технологией заменить мастерство.

Такое в США бывало и ранее. Наглядный пример — типичный американский дом. Каркас с дощатой обшивкой внахлест. Для его строительства было нужно на порядок меньше мастерства, чем для фахверка или рубленых изб Северной Руси. Но изобретение гвоздильного станка сделало гвоздь доступным и дешёвым, ну а забивание его по силам и обезьяне... (Нечто подобное мы видим, когда гастарбайтеры вкривь и вкось пилят пластиковую вагонку, лепя её на пену, да вворачивая саморезы так, что дождь по ним потечет внутрь помещений.) Но города янки зашагали на Запад, одни превращаясь в мегаполисы, иные — в «призраки».

Ну а Тейлор догадался разделить труд металлиста и машиностроителя, мейнстрим индустриальной эпохи, на элементарные операции. Вчерашний крестьянин мог за несколько дней и часов включиться в процесс индустриального, фантастически эффективного в силу массовости, производства. Казалось бы превосходно, в смысле увеличения благосостояния общества, в плане рационального использования человеческих ресурсов... (Научная организация труда. Эргономика — это всё тоже идёт от Тейлора.) Но у всего есть и оборотная сторона... «При нашей системе работнику необходимо знать только то, что он должен делать, и как делать. Любая попытка предпринять что-нибудь помимо полученных указаний положит конец его карьере» — это тоже Тейлор. Превращение рабочего в придаток конвейера — неизбежная плата за массовое производство. А эффективность его была очень высока — Гитлер, объявляя войну США, надеялся, в частности, на непревзойденное мастерство рабочих Zeiss, изготовителей дальномеров, биноклей, прицелов. США ответила массовым производством на заводах Bushnell, хотя каждый янки считал удачей добыть трофейный цейсовский фотоаппарат Contax.

Забавно отношение большевиков к Тейлору. Ленин в бытность революционером-эмигрантом обзывал его концепцию порабощением человека машиной. Сталин, столкнувшись с задачей индустриализации крестьянской страны, использовал многие рекомендации тейлоризма — в частности повышенная оплата работников, перевыполняющих норму, отсюда и культ стахановцев. Но всё же коммунистам, с изначальной теорией о том, что человек по своей природе хорош, не хватало беспощадности тейлоризма подлинного, отсюда и снижение качества отечественной продукции в брежневскую эпоху. Но и тогда, когда серийное «изделие» переставало летать, приемка вызывала на завод бригаду из КБ, которая первым делом отменяла все рацпредложения, заставляя заводчан делать только то, что они должны. Точно по Тейлору!

Ну а триумфом Тейлора «в пределе» является распространение цифровых технологий. Невозможно придумать операцию проще, чем бинарная. Невозможно расписать технологию подробнее, чем побитный алгоритм. Так технология Тейлора, слившись с теорией Лейбница о монадах, породила цифровой мир. Который, благодаря дешевизне коммуникаций, позволил ещё больше использовать совсем дешёвых и малоквалифицированных работников из Азии...

К оглавлению