Василий Щепетнёв: На берегу Стикса Василий Щепетнев

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Василий Щепетнёв: На берегу Стикса

Василий Щепетнев

Опубликовано 03 августа 2011 года

После непродолжительной паузы роман Ильфа и Петрова признали правильным и нужным. В двадцать девятом году он переиздаётся в Москве, его публикуют в Париже. Нужно писать второй роман. К августу двадцать девятого года первая часть написана практически набело. Но затем Ильф берет паузу.

"Было у меня на книжке восемьсот рублей, и был чудный соавтор. Я одолжил ему мои восемьсот рублей на покупку фотоаппарата. И что же? Нет у меня больше ни денег, ни соавтора... Он только и делает, что снимает, проявляет и печатает. Печатает, проявляет и снимает..." – вспоминал Петров.

Что ж, уходящую натуру можно удержать и так, с помощью оптики и химии. Но важнее было распознать натуру народившуюся. С давних пор по сей день нет-нет а и заходят разговоры о том, что стеклянный глаз порой видит то, что глазу живому недоступно.

Или просто требовалось – подумать. В результате и уже написанное переделывается, и новое проявляется на бумаге иначе, чем виделось из двадцать девятого или двадцать восьмого года. Если первый роман преимущественно о мире уходящем, то во втором новый мир, советский мир доминирует безусловно. Собственно, это видно даже из интриги: если бриллианты мадам Петуховой пришли из прежней, дореволюционной эпохи, то миллионы Корейки – самые что ни на есть советские.

Новый мир радует слабо. Повсюду переизбыток дурных заклинаний. «Вырыли большой котлован и ведут в нём общественную работу» (здесь Ильф перекликается с Платоновым). Непостижимый «Геркулес» работает сам в себе, занимаясь исключительно перепиской с «друзьями». Творческая интеллигенция прислуживает чиновникам, тем и кормится. На киностудии суетятся, а фильмов не снимают. Фантомная контора Остапа превращается в чудище обло, стозевно и лаяй: «Через всё здание тянулась широкая вывеска: ГОСОБЪЕДИНЕНИЕ РОГА И КОПЫТА. Во всех окнах были видны пишущие машинки и портреты государственных деятелей». Государственные деятели в одном ряду с рогами и копытами – куда уж яснее.

Люди нового мира удивительны. Лучшие из лучших едут в спецпоезде на открытие Восточной Магистрали. Литераторский вагон вобрал передовых писателей. Среди них Остап не выглядит ущербным, напротив, он – автор «Торжественного Комплекта», незаменимого пособия для написания высокохудожественных произведений, моментально приобретённого за двадцать пять рублей соседом по вагону. Хороши сливки отечественной словесности!

Роман пронизан символами – иногда смешными, пародийными, чаще серьёзными, порой трагическими. Распознаются они не сразу, а некоторые и по сей день остаются скрытыми. Паниковский до революции был слепым. Был. Стало быть, после революции прозрел! Штанов нет. Пиво только членам профсоюза.

Но ведь изображены и светлые стороны социализма, например автоколонна, потеснившая на обочину авантюристов в машине-развалюшке: «Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями. Искателям приключений остался только бензиновый хвост. И долго ещё сидели они в траве, чихая и отряхиваясь».

Всё так, всё так. Только ведь это были «Паккарды», «Фиаты» и один «Студебеккер», представляющие и олицетворяющие капиталистический запад, но никак не социалистическую державу. Ну а Восточная Магистраль? Она-то целиком заслуга мира социализма? Но ведь и это – символ: дорога, ведущая в пустыню. В никуда. Огромный труд, энтузиазм – и ради чего? Оказаться среди барханов, откуда ни уехать, ни улететь?

Само деление мира надвое можно понимать по-разному. «Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами… В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далёк от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно — как нибудь прожить, не испытывая чувства голода».

Так ли уж однозначно авторы на стороне «большого» мира? Строка «стремление облагодетельствовать человечество» чётко ассоциируется с дорогой в ад. Голод же… Ильф признавался в частном письме: «Я знал голод. Очень унизительный – мне всегда хотелось есть. Мне всегда очень хотелось кушать. И я ел хлеб, утыканный соломой, и отчаянно хотел ещё. Но я притворялся, что мне хорошо, что я сыт...»

А Большой Голод ждал впереди.

Основной же символ романа – его герой. Остап Бендер.

Он ведь умер в двадцать восьмом, Остап Бендер, только никак не может перебраться через Стикс и попасть в царство былого. Харон бесплатно переправлять не любит, ему нужны оболы. Вот Бендеру и приходится добывать презренный металл, и чем больше, тем лучше. Для надёжности. Балаганову Остап говорит, что деньги нужны для Рио-де-Жанейро, где все поголовно в белых штанах (юмористический вариант белых саванов?). Но Балаганову в Рио соваться не след, Балаганов человек живой.

Позднее тому же Шуре Бендер доверяет вторую часть тайны: «Нет никакого Рио-де-Жанейро, и Америки нет, и Европы нет, ничего нет. Заграница – это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тот не возвращается».

Получив миллион, Остап стремительно теряет связь с советским миром. Ему нет в нём места, порой и буквально: он не может остановиться в гостинице или купить дом. Бендера покидают бодрость и уверенность. Его душит атмосферный столб (на ум приходит гоголевское: "Страшную муку, видно, терпел он. «Душно мне! душно!» — простонал он диким, не человечьим голосом").

Первоначально роман заканчивался свадьбою Остапа и Зоси после того, как Бендер отдаёт неправедные деньги государству. Но подобный счастливый финал был бы враньём. Его отзывают (роман был уже у переводчика), Зося выходит замуж за секретаря изоколлектива железнодорожных художников, а Остап продолжает путь к иному миру. Он пробирается к берегам Стикса и готов полностью и окончательно стать невозвращенцем.

Но Харон его обманул. Деньги взял и вытолкал взашей. В романе Остапа грабит румынский пограничный патруль, но были ли в тридцатом году у румын пограничные патрули? Или Остапа пощипали наши орлы, превратившиеся в румын из понятных соображений? Впрочем, принципиального значения это не имеет. Принципиально другое: Бендеру в ином мире делать нечего, заглядываться на чужой берег не след.

"Тому не нужно далеко ходить, у кого чорт за плечами, – произнёс равнодушно Пацюк".

К оглавлению