Оспа возвращается?

Оспа возвращается?

Национализм благодаря Сети также испытывает подъем. Представители депортированных народов могут найти друг друга в интернете. Существующие националистические движения могут обратиться к недавно оцифрованным архивам, чтобы предложить собственную версию истории. Новые сетевые сервисы теперь нередко служат местами встреч тех, кто переписывает историю. Государства спорят, должен ли Google Earth показывать границы в соответствии с их пожеланиями. Сирия и Израиль ссорятся из-за того, как будет отмечена в выпадающих меню “Фейсбука” территория Голанских высот. Индийские и пакистанские блогеры наперегонки отмечают участки спорной территории Кашмира на Google Maps как принадлежащие их странам. Компании “Гугл” досталось и за то, что несколько приграничных деревень в индийском штате Аруначал-Прадеш были отмечены на карте под китайскими названиями и “отданы” Китаю. Камбоджийцев разозлило решение администраторов Google Earth “подарить” Прэахвихеа, храмовый комплекс XI века, Таиланду (Международный суд в 1962 году постановил, что комплекс принадлежит Камбодже).

Оставим в стороне бои за электронные границы. Помог ли нам интернет преодолеть националистические предрассудки? Был ли прав Николас Негропонте, один из отцов-основателей киберутопизма, предсказавший в 1995 году, что “[в интернете] национализму останется не больше места, чем оспе”? Подтверждений столь радикальным заявлениям немного. На самом деле произошло противоположное.

Теперь, когда южнокорейцы могут следить за давними недругами-японцами с помощью неусыпного цифрового паноптикума, они начинают кибервойны по любому поводу, даже из-за фигурного катания. От глубоко укоренившихся националистических предрассудков нельзя избавиться одной только прозрачностью. Напротив, большая открытость может только усилить их. Спросите у нигерийцев, как они относятся к тому, что весь мир убежден, будто они – нация спамеров, пользующаяся интернетом только затем, чтобы известить нас о завещании, в котором некий нигерийский вождь любезно упомянул нас. Парадоксальным образом нигерийцы сами, по собственной воле, создают и поддерживают в интернете стереотипы о себе. Если бы “Фейсбук” и “Твиттер” существовали в начале 90-х годов, когда Югославия стремительно катилась в ад, киберутописты наподобие Негропонте были бы немало удивлены, увидев возникающие по всей Сети группы, призывающие к уничтожению сербов, хорватов или боснийцев.

Возможно, национализм и интернет – в некотором роде естественные союзники. Любой, желающий утолить свою ностальгию по величественному советскому, восточногерманскому или югославскому прошлому, легко может это сделать с помощью “Ю-Тьюба” и eBay, буквально наводненных сувенирами. Но речь не только о вещах. Исторические факты также могут быть легко подобраны и истолкованы так, чтобы соответствовать чьей-либо интерпретации истории. В прошлом маргинальную литературу, предлагающую ревизионистские или откровенно расистские интерпретации истории, было трудно найти. Крупные издательства избегали подобных спорных материалов, а независимые, бравшие на себя этот риск, публиковали книги мизерными тиражами. Теперь даже самые малоизвестные националистические тексты, которые прежде можно было отыскать лишь в некоторых общественных библиотеках, были оцифрованы поклонниками и широко распространились по Сети. Так, российские правые радикалы, уверенные в том, что Голодомор 1933 года – не более чем миф (во всяком случае, событие, которое не заслуживает того, чтобы его называли геноцидом), теперь могут заглянуть в круглосуточно доступные отсканированные тексты, парящие где-то в “цифровом облаке”. Эти тексты кажутся очень убедительными, хотя они исторически неверны.

Интернет поощряет не только мифотворчество, основанное на вольной интерпретации истории, но и выдвижение националистическими группами обоснованных претензий к титульной нации. Возьмем, например, черкесов – когда-то большой народ, рассеянный по всему Северному Кавказу. Им очень не повезло: народ был раздроблен на многочисленные этнические подгруппы, которые рассеялись по обширным российским владениям на Кавказе. В настоящее время черкесы – титульная нация в трех российских регионах (Адыгее, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии). По данным Всероссийской переписи населения 2002 года, их около 720 тыс. человек.

В советские времена стратегия Кремля заключалась в сдерживании черкесского национализма любой ценой. Для этого большинство черкесов были разделены на субэтносы в зависимости от их диалекта и места проживания и стали адыгейцами, черкесами, кабардинцами, шапсугами. В течение почти всего прошлого столетия черкесский национализм никак себя не проявлял, отчасти потому, что власти отметали любую альтернативную интерпретацию событий Кавказской войны XIX века. Сейчас же, поскольку большинство научных работ и публицистических материалов по этой теме отсканированы и размещены на нескольких черкесских сайтах, ознакомиться с ними может любой. Неудивительно, что черкесский национализм очень активизировался. В 2010 году был создан сайт, призывающий представителей пяти народностей во время Всероссийской переписи 2010 года назваться черкесами. Началась активная кампания в Сети. “Интернет по-видимому стал для черкесских активистов чем-то вроде спасательного круга и помог донести их призывы до широкой аудитории”, – отмечает Зейнел Абидин Бесленей, эксперт по черкесскому национализму из Школы восточных и африканских исследований Лондонского университета.

Российской Федерации с ее 89 субъектами приходится иметь дело не только с черкесской проблемой. Татары – самое многочисленное национальное меньшинство России – долго подвергались насильственной русификации. Сейчас татарская молодежь организует в социальных сетях группы, посвященные идее национального возрождения. Члены этих групп не только смотрят видеоролики и обмениваются ссылками на новостные и музыкальные ресурсы, но и обмениваются информацией о татарской истории и культуре, а также о политической жизни Татарстана, которая минует российские СМИ.

Примеры черкесов и татар показывают, что благодаря интернету многие советские и даже царистские мифы, которые, казалось, скрепляют народ, более не кажутся устойчивыми, а порабощенные народы начинают заново открывать свою национальную идентичность. Можно только догадываться, сможет ли Российская Федерация сохранить территориальную целостность в долгосрочной перспективе, если и другие народы будут стремиться отделиться или хотя бы преодолеют искусственные этнические перегородки, возведенные в советское время. Неудивительно, что кремлевские идеологи наподобие Константина Рыкова начали подчеркивать необходимость интернета для консолидации россиян. Сейчас невозможно предсказать, что такая возросшая состязательность значит для будущего демократии в России, но надо быть большим оптимистом, чтобы считать, что Российская Федерация, подобно Советскому Союзу, мирно распадется, а тем более что на ее обломках воцарится демократия. Распространение мнения о долгосрочном влиянии интернета на российскую демократию неизбежно потребует постановки трудных вопросов о национализме, сепаратизме, отношениях центра и окраин, и так далее (а в ряде случаев – и поиска ответов). (Это относится не только к России: сходные проблемы существуют в Китае и, в меньшей степени, в Иране, где также есть заметные меньшинства.)

Сейчас, когда культурному обмену в значительной степени способствует “Скайп”, значительно возрастает и влияние диаспор (а их не всегда составляют прогрессивно настроенные, стремящиеся к демократии люди). Окажется ли это влияние хотя бы отчасти положительным и способствующим демократизации? Может быть. Однако всегда найдутся те, кто попытается взбаламутить воду или отстаивать устаревшие нормы и традиции. Тумас Хюлланд Эриксен, антрополог из Университета Осло, отмечает, что “иногда элиты, ждущие своего часа, пользуются Сетью для координации планов по захвату власти. Иногда диаспоры оказывают активную поддержку вооруженным формированиям на родине, зная, что им самим не придется платить за эскалацию насилия, что они останутся за границей, в мире и безопасности”.

Проблема свободы интернета как фундамента внешней политики заключается в том, что, упрощая сложные процессы и силы, она вынуждает политиков пренебречь собственными интересами. Считать, что в американских (германских, британских) интересах позволить всем этническим меньшинствам пользоваться Сетью, чтобы добиться максимальных уступок со стороны господствующей нации (где бы то ни было, например в России, Китае или Иране, не говоря о гораздо более сложных случаях, например Грузии), – значит просто не понимать текущей политики и целей этих государств. Можно поспорить, что их политика не так проста, и этот аргумент заслуживает внимания. Озвучившая довольно амбициозные намерения в отношении интернета Хиллари Клинтон предпочла обойти эту тему молчанием, как будто народы мира, овладев одним из самых мощных орудий на планете, разом осознали, что вековые кровавые усобицы в сравнении с “Ю-Тьюбом” были пустой тратой времени. Поиск способа преодоления влияния нового, цифрового национализма – гигантская задача для специалистов по внешней политике. Остается надеяться, что они не прекратят работать над ней и тогда, когда защита свободы интернета будет занимать все их время и внимание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.