Своя игра

Своя игра

Модель чугунного дирижабля, или Учитель Добреску — 2

Василий Щепетнев

Полет первого спутника, а за ним и остальных, повлек за собой шквал детского ракетного творчества. Всем хотелось тоже запустить спутник — пусть не в космос, пониже, но чтобы и пламя било из дюз, и дым валил, и народ ликовал.

С пламенем и дымом затруднений не было. Как, оказывается, легко из самых простых вещей соорудить ракету дворового радиуса действия. По ходу исследований ещё и коктейль Молотова воссоздали, и не раз. А вот с народным ликованием получалось не очень. После определенного возраста люди ликовать не хотели категорически. Ведь и пожар может быть, и стекло взрывом глаза недолго выбить, а уж развешенное белье испачкать — это всегда пожалуйста. Милиция, пожарные, активисты домкомов старались, как могли, но редкий вечер над тем или иным двором не взлетала ракета за своей секундой славы.

Учитель Добреску решил проблему оригинальным путем, заявив, что ракеты — это день сегодняшний, а нужно думать о будущем. Даже «взрослые», настоящие ракеты, весящие сотни тонн, выводят на орбиту спутник в тонну — и всё. Хорош был бы автомобиль, способный перевести из села в город ящичек персиков, а потом — на переплавку! Что делать? Что делать, знают большие учёные в больших институтах, мы же будем строить модели кораблей пространства, космических шхун и фрегатов. Будущее принадлежит не реактивной тяге, а космоплаванию.

Как это — спрашивали наиболее настырные.

А так, как плавают парусники по морю.

Их же на воде держит закон Архимеда?

Закон Архимеда распространяется и на Космос, заявлял учитель Добреску и начинал тяжело дышать: он страдал астмой, но проявлялась она лишь в моменты сильного волнения, об этом мне по секрету рассказал Женька. Так я понял, что учитель Добреску иногда волнуется. Очень редко. Только если речь идет о космоплавании. "На тело, погруженное в гравитационное поле, действует сила, равная вытесненной телом гравитационной составляющей" — эту формулу опять рассказал мне Женька, и опять, разумеется, под секретом. Тогда мне казалось, что я её понимаю. В небе, в межпланетном пространстве плавают железные громады, которые без рева двигателей меняют курс и даже садятся на Луну. Или на Землю. Тихо-тихо.

И мы начали делать модели чугунных дирижаблей. Почему чугунных, а, к примеру, не свинцовых? Потому что ядро Земли состоит из железа, следовательно, и гравитационное поле её действует в первую очередь на железо. Ну, или на чугун.

Поскольку делали модели, то «чугун» был условный — им могла быть и глина, и жесть, и дерево, и резина, да хоть бумага или картон, главное, чтобы на вид похоже на чугун. Звездные крейсеры и фрегаты самых разных форм и объёмов наводнили квартиры умельцев.

Я умельцем не был. Я и в школу-то не ходил по малолетству, но считался своим (до известных пределов, конечно) даже среди шестиклассников благодаря тому, что много читал, без труда узнавал на небе десяток созвездий, а ещё здорово играл в шахматы. Этакий дворовый вариант Решевского. Плюс — не болтал, последнее было едва ли не ценнейшим качеством.

Так вот, моделей я не делал (разве что помогал, "подай-подержи-принеси"), зато первый начал всматриваться в небо: если чугунные корабли бороздят межзвездное пространство, кто мешает им как раз в этот момент зависнуть над Кишинёвом? И, вслед за мной (на первенстве не настаиваю) в небо стали вглядываться и остальные. Кишинёв, понятно, город столичный, но светового шума на рубеже шестидесятых было немного, особенно над улицей Фрунзе. В городе временами устраивались «затемнения» — все окна занавешивались плотными шторами или просто выключали освещение, чтобы вероятный противник, «синий» или «зелёный», не мог нас разглядеть сверху. Вот тут-то южное небо и проявлялось во всей красе. Спутников было мало, пролет каждого спутника над городом был событием, но частенько кто-то видел в небе движущиеся звезды, пятна и диски.

Учитель Добреску нас охладил: не такие они дураки, инопланетяне, чтобы летать при всех огнях. Смотреть в небо нужно, но без паники.

"А локаторы? — спросил старшеклассник. — Если он, космический дирижабль, чугунный, локатор его на раз засечёт".

Как знать, как знать, отвечал учитель Добреску, раскрашивая новую модель звездолета-диска ("Туманность Андромеды" была настольной книгой моделистов-конструкторов, впрочем, всяк читал её на свой лад) в какой-то невероятно глубокий чёрный цвет. Вот чёрная краска. Почему она чёрная? Потому что не отражает световые лучи. А если придумать краску, которая не будет отражать лучи радиолокаторов? Или расположить плоскости так, что отражать будет — но в сторону?

Однако интерес к ночному небу не уменьшался. А вдруг они зажгут свет по оплошности? Или нарочно включат, как гражданские самолеты, мол, мы с миром летим?

Наблюдение наблюдением, а моделирование моделированием. Главным оставался вопрос, как сделать, чтобы чугунный дирижабль, или хотя бы модель, полетел вверх, а не упал вниз. Как заставить работать гравизакон Архимеда? Для этого, утверждал учитель Добреску, следует лишить чугун заряда. Чугун, что на поверхности планеты и чугун, что в центре Земли, имеют разноименные заряды, потому и притягиваются — ну, вот как разноименные полюса магнитов. А если у них будут одинаковые заряды, или вообще зарядов не будет — то и притяжения не будет тоже. Тогда и вступит в действие Космический Закон Архимеда.

А как поменять заряд чугуна, или вообще его убрать, допытывались мы. Это-то и есть главная задача, отвечал учитель Добреску и подсказывал: нужно использовать силы природы. А для этого — много знать. А чтобы много знать, следует хорошо учиться.

Было это простой учительской хитростью, или же за словами стояло что-то ещё? Я не знал, но нутром чувствовал: размениваться на лозунги "Мойте руки перед едой", "Не прогуливайте школу" или "Уничтожайте мух" учитель Добреску не станет.

Его "Дисковый космодирижабль" был почти готов. Почти — потому что сам учитель Добреску считал, что модели чего-то не хватает. Был он, дирижабль, размером с небольшой таз и весил изрядно — в отличие от наших картонно-деревянных поделок, Добреску сработал модель на совесть, сумев кого-то уговорить в литейной мастерской. Весь январь тысяча девятьсот шестьдесят первого года он работал над моделью, порой даже в ущерб заказам от телевладельцев. Ничего, скоро кончит, говорил Женька, немножко осталось, он сам матери обещал, мол, чуть-чуть потерпи, и всё.

Модель, действительно, завораживала. Но учителю Добреску этого было мало: он поместил дисковый дирижабль в колесо, колесо установил на разборный треножник, и всё это оплёл проводами — толстыми, с палец.

Пятнадцатого февраля вся страна смотрела солнечное затмение. Где-то оно было полным, где-то, как в Кишиневе, почти полным, кому какое счастье. Все во дворе заранее закоптили стеклышки и теперь ждали. А учитель Добреску и три парня постарше установили треногу с моделью дирижабля в центр двора, а провода подключили к накануне сделанному заземлению. Я смотрел то на солнце, то на чугунный дирижабль. Во время затмения он вел себя смирно — никаких световых волн, искр и прочих следов паранормальной активности не было. И потом, когда треногу разобрали и модель извлекли из колеса, никто изменений не заметил. Я сам украдкой коснулся чугунной поверхности. Никакой лёгкости.

Ночью учитель Добреску сошел с ума. Так считает двор. Он не плакал, не кричал, не буйствовал — просто устроил посреди двора костёр, в который и побросал все модели, а заодно и вещи, принятые для ремонта. Особых разрушений, к счастью, не случилось — пожарные приехали очень быстро, а вслед за ними и врачи в карете "Скорой помощи" — примерно такой, которую мы видим в "Кавказской пленнице".

Учителя Добреску увезли в Костюжены, в психиатрическую лечебницу. Вещи из костра — патефон, педаль для электрической швейной машинки, амбарный замок и прочее — были возвращены владельцам, попорченные огнем, водой или небрежным обращением во время действия пожарных, но никто претензий не выказывал, какие уж претензии, если человек в Костюженах.

Деревянные модели обгорели, и только. Не пропало ничего ценного. Не те времена, да и как могло пропасть, если двор всё видит? Всякую обгорелую мелочь, неоконченные модели с молчаливого согласия семьи разобрали на память, что смогли — очистили и перекрасили, что не смогли — выбросили.

Неясной осталось лишь судьба чугунного дирижабля. В костре его не было, такой не сгорит. Может, учитель Добреску оставил его в каморке? Женька говорил — когда вновь смог говорить — что нет, что с него, с дирижабля, всё и началось, отец выбросил модель в первую очередь. Кто-то взял на память и не признается? Но взять незаметно двухпудовый диск… И хранить в комнатушках, где каждая пядь на учете? Да и зачем?

Спустя два месяца наша семья покинула Кишинёв и перебралась под Воронеж.

О судьбе чугунного дирижабля я гадаю до сих пор.

К оглавлению