Логике здесь не место

Логике здесь не место

Еще одна черта современных технологий, которую упускают из вида ее сторонники, заключается в том, что какими бы они ни были революционными, сами по себе они не разрушают традиции. Еще в 50-х годах предположение, что телевидение укрепит религиозные институты, встретили бы с удивлением. Однако несколько десятилетий спустя Пэт Робертсон и толпа других телепроповедников своим прочным положением в обществе были обязаны именно ТВ. Кто сегодня поручится, что интернет подорвет религиозные институты?

На самом деле, как мы можем судить по подъему национализма и религии в Сети, новые технологии нередко укрепляют старые традиции и содействуют их распространению. Клод Фишер, изучивший распространение телефонной связи в Америке XIX века, в книге “Говорит Америка” пишет, что телефон скорее “распространял и укреплял… существовавший общественный уклад, чем изменял его”. Вместо того чтобы считать телефон средством, которое подталкивает людей навстречу современности, Фишер предлагает подумать о нем, как о “средстве, которым современники пользовались по-разному, в том числе, возможно, и для сохранения и даже укрепления обычаев прошлого”. Чтобы интернет смог сыграть положительную роль в избавлении мира от предрассудков и ненависти, его распространению должны сопутствовать в высшей степени амбициозные смелые социальные и политические реформы, иначе болезни общества будут лишь прогрессировать. Иными словами, какой бы ни была внутренняя логика техники, ее трансформирует логика общества в целом. “Хотя любое средство коммуникации обладает своими собственными характеристиками, особенно в том, каким из человеческих чувств оно благоволит, а какие игнорирует, – отмечает Сьюзан Дуглас, исследователь коммуникаций из университета Мичигана, – экономическая и политическая система, в которой это средство укоренено, почти всегда диктует технические возможности его применения и императивы”.

И все же это обстоятельство редко удерживает армию экспертов от заявлений, будто они разгадали эту логику и досконально выяснили, что же такое радио, телевидение или, например, интернет. Общественные силы, стоящие за новинками, при этом большей частью игнорируются (и, следовательно, ими можно легко пренебречь). Маршалл Маклюэн – первый поп-философ – утверждал, что у ТВ собственная логика: в отличие от печатных СМИ, телевидение побуждает нас восполнять лакуны в изображении на экране, оно шире воздействует на чувства и, наконец, подталкивает нас к возвращению в изначальное племенное состояние (равновесие этого рода Маклюэн явно приветствовал).

К сожалению, пока Маклюэн искал внутреннюю логику телевидения, он не заметил, что ТВ может прибрать к рукам корпоративная Америка и что это окажет на общество эффект гораздо более очевидный (и неприятный), чем перемены в некоем “соотношении чувств”, которое Маклюэн тщательно подсчитал для каждого средства информации.

На международном уровне дела обстоят еще хуже. “Логика”, которую ученые и политики якобы постигли, – это просто интерпретация того, на что способна определенная технология в определенных условиях. Геринг, поставивший радио на службу пропаганде, понимал его логику совершенно иначе, чем, скажем, Маркони.

Таким образом, полное знание о какой-либо технологии мало что говорит нам о том, как именно она влияет на сложное современное общество. Экономист Уильям Шаниэль предупреждает, что, оценивая передачу технологии, “в первую очередь следует обратить на культуру, заимствующую эту технологию, а не на сам материал”, уже потому, что хотя “новая технология и вызывает перемены”, их характер “не предопределен заимствованной технологией”. Вместо этого, пишет Шаниэль, “заимствующее общество адаптирует технологию к собственным социальным процессам”. Когда европейцы заимствовали в Азии порох, они не переняли заодно азиатские обычаи его применения. Порох был заимствован европейскими обществами с их собственными ценностями и традициями.

Интернет – это, конечно, не порох. Интернет гораздо сложнее, и это лишь усиливает необходимость как можно лучше узнать общества, которые предполагается с его помощью “перестроить” или “демократизировать”. Интернет наверняка их перестроит, но политиков должен беспокоить вектор этой перестройки. А чтобы понять его, нужно избавиться от технологического детерминизма и тщательно изучить нетехнологические факторы, формирующие ту среду, которую политики пытаются трансформировать. Можно согласиться с тем, что на ранней стадии техника воплощает некую имманентную логику, однако по мере ее развития эта логика уступает место более могущественным общественным силам.

Неспособность уловить логику техники отчасти объясняет непонимание Западом важности интернета для авторитарных режимов. Не имея четкого представления о внутренней политике и социальной логике этих режимов, западные наблюдатели решают, что диктаторы и их приспешники не могут использовать интернет для укрепления режима, так как в условиях западной либеральной демократии (эти условия на Западе только и понимают) интернет до сих пор лишь ослаблял государство и способствовал распылению власти. Вместо того чтобы углубляться в постижение логики интернета, западным благодетелям следовало бы составить для себя более четкую картину политической и социальной логики авторитаризма в условиях глобализации. Если у политиков недостает теоретического представления о том, что движет этими обществами, они могут сколько угодно рассуждать об интернете, но это не поможет им выработать действенную политику использования Сети для распространения демократии.