Вложу ибуксы в куки

Вложу ибуксы в куки

Автор: Игорь Штурц <igor@d-inter.ru>

Львиная доля терминов в сфере ИТ — англоязычного происхождения, и с каждым днем их число растет. Причем перевод все новых и новых терминов на русский язык представляет собой стихийный, неуправляемый процесс. Попытки качественного перевода и унификации компьютерной лексики не поспевают за этим потоком, и в результате мы имеем терминологический разнобой, неточные формулировки и уродливые варваризмы.

Впрочем, эти трудности лежат на поверхности. Глубинной же проблемой является то, что многие новые английские термины образованы метафорически и их вообще невозможно адекватно перевести на русский из-за культурных различий. А поскольку неологизмы кодифицируют инновации, это дает серьезное конкурентное преимущество англоязычным специалистам.

Как рождаются и живут специальные термины

Новые понятия в науке и технике получают имена разными путями. Вот некоторые из них:

— по имени открывателя явления или изобретателя предмета: фон-неймановская архитектура, затенение Гуро;

— содержательное имя собственное: Паскаль, С++; реже условное название: альфа-канал, дельта-модуляция;

— условное сокращение слов, описывающих понятие: бит (BInary digiT), Фортран (FORmula TRANslator), блог (weB LOG);

— очень редко изобретается новое слово, как нейлон.

Но самый массовый путь — это метафорическое, переносное употребление обычных слов. Из естественного языка берется слово (или его корень), чье значение в некотором отношении аналогично определяемому понятию, и нагружается новым значением, зафиксированным в определении термина. В ИТ аналогия — это чаще всего сходство по функции: память, меню, конвейер, протокол. То же — в сложных словах, составленных из корней обычных слов: интерфейс (interface — поверхность раздела, стык), software (мягкий товар). Реже используется сходство по форме: винчестер — сдвоенный жесткий диск — по аналогии с ружьем-двустволкой. Иногда материнское слово слегка трансформируется: термин byte произошел от слова bite (кусочек); i заменили на y, чтобы не путать этот термин с bit[Изменение написания слова, не меняющее его произношения, — распространенный прием в Америке. Вспомним хотя бы В2В, где 2 заменяет to]. Зачастую сходство весьма отдаленное. Например, термин cookie, обозначающий фрагмент данных, оставленный сервером на клиентской машине (пароль или предыстория обращений), происходит от fortune cookie — печенья, в котором запечена бумажка с предсказанием или пословицей (его обычно подают в китайских ресторанах при прощании). Метафора очень выразительная и емкая, потому что еще одно переносное значение слова cookie — в словосочетании to swallow a cookie — «проглотить приманку», то есть принять подарок и тем самым оказаться в долгу у дарившего.

Для выражения оттенков смысла близких понятий используется синонимия естественного языка. Например, гнездо управлять представлено в сфере ИТ большой группой глаголов: (to) control, manage, operate, command, handle, drive, rule и их производных. Английский богат синонимами, наверное, как никакой другой европейский язык. В Большом Оксфордском словаре 615 тысяч слов; из них в сравнительно широком обращении находятся 200 тысяч, в то время как для французского языка последняя оценка вдвое меньше — 100 тысяч[B. Bryson. Mother tongue. The English language. London: Penguin books, 1990]. В Большом толковом словаре русского языка — 130 тысяч слов. Видимо, именно поэтому в русском языке нашлось лишь одно слово пакет для перевода трех разных англоязычных терминов: package, batch и burst. То же для трех терминов flow, stream и thread, переведенных как поток.

Считается, что для термина желательна однозначность, наличие одного, раз и навсегда определенного значения. Однако, как и любые слова, термины развиваются и принимают новые значения, поскольку содержание понятия может изменяться. Например, термин хакер за полсотни лет своего существования пережил существенный дрейф оценочного смысла: от исходного пренебрежительного «дилетант-самоучка» (изначально hacker — плохой игрок в гольф), через уважительное «знаток» к осуждающему «взломщик».

Что за печенье выпекает сервер?

Метафорическое образование терминов потому самое распространенное, что эффективное. Новое, неизвестное объясняется известным, привычным, и новый термин безболезненно врастает в язык: его легче запоминать и понимать его смысл. Это общее свойство языка, универсальный путь словообразования — язык как бы следует принципу Оккама и не умножает количество корней слов. Вся загвоздка в том, какой язык — материнский для термина. В классической науке корни брались из древнегреческого и латыни — эсперанто ученых прошлого. Теперь международный язык сообщества ИТ — исключительно английский, и это порождает проблемы для тех, кому он не родной: метафора не работает, если она не универсальна, а принадлежит чужой культуре. Действительно, в случае с меню все понятно, но откуда знать человеку, никогда не посещавшему китайский ресторан, что термин cookie означает записку-приманку, оставленную сервером на его машине? Перевод этого термина как выпечка ничего такого не подсказывает, поэтому не имеет смысла.

Получается, что англоязычным специалистам дает преимущество тот факт, что почти все компьютерные термины рождаются в родной для них языковой среде. Во всяком случае, если речь идет о новорожденных метафорических терминах: за ними тянется пучок ассоциаций, связанных с материнским словом. Пока эта пуповина питает неологизм метафорическими смыслами, она служит подсказкой к пониманию его нового значения. Только со временем, в ходе словоупотребления, эта связь постепенно слабеет и в конце концов утрачивается, и тогда это преимущество исчезает. Так, термин bug, которому уже более полувека[Если верить Википедии, то историческая роль мотылька, застрявшего в реле компьютера Mark-II в сентябре 1945 г. и давшего имя понятию «программная ошибка», сильно преувеличена. Слово bug в смысле неисправность (правда, аппаратная) употреблял еще Эдисон в позапрошлом веке], означает одно и то же для программистов всех национальностей. Русскоязычный может и не знать, что bug — это еще и насекомое, а англоязычному может казаться, что он имеет дело просто с омонимами. А может и не казаться — это ничего не меняет в понимании термина.

Мне могут возразить, что значение термина однозначно фиксируется в его определении и метафорические значения здесь ни при чем. Но дело в том, что мыслим мы не словами и не их значениями, а образами и понятиями. Смысл понятия далеко не исчерпывается определением соответствующего термина, он раскрывается полностью только в контексте его употребления в практической деятельности и в других текстах. Сравните определение хлеба как пищевого продукта, выпекаемого из муки, с тем понятием о хлебе, которое сформировалось в вашем сознании в результате многолетнего опыта. Кстати, оно разное в разных национальных культурах: ведь каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и кодировки мира (см. врезку).

Язык и национальный характер

Термины, как и любые слова, — выходцы из мира знаков, а понятия, ими обозначаемые, — из мира идей. Так что уместно говорить о различиях в менталитетах для носителей разных языков. Изучением национальных языков как моделей мышления уже давно занимаются специалисты в области психолингвистики.

Лексические различия — в том, что нет точных эквивалентов для многих слов. Например, слов, которые обозначают понятия, несущие моральную или эмоциональную оценку. Так, английские слова aggressive и ambitous лишены отрицательного, осуждающего оттенка, присущего русским эквивалентам агрессивный и амбициозный. Поэтому aggressive marketing лучше переводить как активный маркетинг. Есть слова, вообще не имеющие эквивалента в другом языке. Например, сhallenge буквально означает вызов (на поединок) или обвинение, а в переносном смысле — вызов судьбы, испытание сил и способностей. В русском языке нет подходящего слова для передачи этого важного в протестантской системе ценностей понятия: «трудность, которой нужно радоваться». (Проблема — это другое: «трудность, которой нужно озаботиться или даже стыдиться».) В научном контексте приходится довольствоваться бледным переводом (задача), который не передает богатой метафорической окраски слова challenge, понятной носителю английского языка. Соответственно, challenging research domain нужно переводить как перспективная область исследований (а не вызывающая!).

В утешение славянофилам: в русском языке тоже есть не переводимые на английский слова. Например, быт. Действительно, housekeeping (домоводство) обозначает более узкое, а way of life (образ жизни) — более широкое понятие, чем то, на что русские иногда жалуются: «Быт заел!»

Итак, очевидно, что англоязычные ИТ-специалисты имеют конкурентное преимущество перед нами, поскольку глубже понимают смысл новых понятий. Значит, они могут быстрее схватывать новые концепции, эффективнее общаться на темы, связанные с инновациями, и генерировать новые смыслы. Причем это мало связано с уровнем владения формальными языками (математическим, алгоритмическим) — тем, что проверяется на международных олимпиадах по программированию и чем по праву гордятся россияне. В самом деле, когда коммуникация связана с передачей сложного знания, то на формальном языке записывается более простая, низкоуровневая его часть. На словах же передается то, что невозможно формализовать, — абстрактные идеи.

Если сопоставить высокий темп порождения ИТ-неологизмов с периодом их освоения, то окажется, что добрая половина всех актуальных терминов — всегда новые, непривычные для русского слуха. Каким образом их лучше всего переводить, чтобы по возможности уменьшить вышеупомянутое преимущество англоязычных спецов?

Трудности перевода

Есть два полярных способа породить русский термин, эквивалентный английскому: заимствование путем транслитерации, то есть записи звуков английского слова на кириллице, и собственно перевод путем назначения русского слова, совпадающего или близкого по смыслу, таковым эквивалентом. У каждого из этих способов есть свои приверженцы; их противостояние напоминает борьбу западников и славянофилов.

Сторонники тотального заимствования считают, что в нем нет ничего плохого, что это нормальный процесс глобализации; в русском языке и без того полно заимствований, многие из которых со временем обрусели, как сарай или ярмарка. Однако им можно возразить: непонятно, зачем отказываться от перевода по крайней мере в том случае, когда существует русский эквивалент со значением, полностью совпадающим со значением английского оригинала; зачем говорить фолдер вместо папка?

Проблем с заимствованными терминами много. Зачастую они плохо поддаются склонению, спряжению или образованию производных слов. Например, неуклюжий неологизм и-буксы — транслитерация e-books (причем и-бук получился мужского рода!)[Бёрд Киви, Трудная судьба и-буксов («КТ» #606, стр. 20)]. Е-книги гораздо лучше, подобно е-коммерции. Транслитерация может оказаться неблагозвучной, эстетически неприемлемой: взять хотя бы тот же cookies. (Поэтому при заимствовании иногда оставляют оригинальное написание термина латиницей.) Обилие заимствованных терминов затрудняет общение между русскоязычными специалистами, мешает их быстрому взаимопониманию. Главное же, что при транслитерации термина часто ампутируются метафорические ассоциации, помогающие понять смысл, о чем мы уже говорили. Поэтому перевод явно предпочтителен, если найден удачный русский эквивалент.

Единственный случай, когда перевод не нужен, — это ключевые слова алгоритмического языка. Они означают ровно то, что определено синтаксисом и семантикой языка. Ассоциации с материнскими корнями могут даже вредить. Был у меня когда-то ученик, который все норовил использовать do в тексте программ отдельно от оператора цикла; ему казалось естественным так приказывать машине: мол, делай то-то и то-то! Поэтому бессмысленными оказались попытки русификации Алгола-68, когда официальное сообщение о нем вышло в русском переводе с ключевыми словами ВЕЩ, ЦЕЛ и т. п.

Проблем с переводом вообще не возникает, если слово иностранного происхождения уже существует в русском языке: операционная система, диспетчер, меню. А вот примеры удачных переводов: download — скачивать, pipeline — конвейер, gateway — шлюз, engine — движок, firewall — сетевой экран. Однако таких примеров гораздо меньше, чем хотелось бы. Причины:

Эквивалента нет из-за различия культур. Например, одна из «скорых» методологий программирования называется scrum — буквально способ возобновления прерванной игры в регби. По-видимому, аналогия — в коллективном усилии команды, что понятно только любителям регби.

Эквивалент есть, но неточный: у него другое семантическое поле, метафора не работает, и смысл искажается: выпечка как бессмысленный перевод cookies.

Эквивалент уже занят другим понятием: не будем же мы называть ноутбук записной книжкой!

Эквивалент — слишком длинное слово или словосочетание. Поскольку понимание устного слова происходит быстрее его произнесения, люди предпочитают короткие слова. Принтер короче, чем печатающее устройство, интероперабельность короче, чем возможность совместной работы.

Таким образом, тотальная русификация компьютерной терминологии желательна, но недостижима. Есть термины, к которым не подобрать подходящего русского аналога, и их приходится заимствовать без перевода. Много таких терминов уже перешло в наш лексикон: сканер, вебсайт, спам и т. д. Однако для многих заимствованных терминов вполне можно было найти удачные эквиваленты: установка вместо инсталляции, сглаживание вместо антиалиасинга, сервер-посредник вместо прокси-сервера. А некоторые прижившиеся переводы нельзя признать удачными (см. врезку).

Шустрый кролик в команде программистов

Перевод термина shared memory как разделяемая память — двусмыслен; совместно используемая память — более точен. В самом деле, глаголы to share и разделять означают одно и то же, если действие направлено на идеальный объект: разделять скорбь. Но если объект материальный, то между языками есть отличие: to share a house означает жить в одном доме с кем-то, а разделять дом означает делить дом как собственность на части. Поэтому разделяемую память можно неправильно понять как память, разделенную на области (разделы). Недаром shared apartment правильно переводится как коммунальная, а не разделяемая квартира.

Tермин thread (буквально нить), означающий подпроцесс выполнения программы, переведен у нас как поток, хотя это слово уже использовалось в переводах двух терминов, означающих другие понятия: stream (поток ввода-вывода) и flow (поток управления). Термин нить был бы лучшим переводом, тем более что один из вариантов нити, в свою очередь, обозначается термином fiber (волокно) — очевидна последовательная метафора.

Правильный перевод недавно появившегося термина evangelist — пропагандист, а не евангелизатор — слово слишком высокого стиля. Перевод аgile programming как гибкое программирование неточен, поскольку в оригинальном термине подчеркивается скорость: agile — это проворный, шустрый. Лучше подошел бы эпитет расторопное или скорое. (У этого термина — французские корни: на Монмартре есть кабаре под названием «Lapin agile», что в наших книгах о художниках-импрессионистах переводится как «Ловкий кролик».)

Где золотая середина?

Русская терминология в ИТ сейчас образуется стихийно. Чаще всего жизнь новым терминам дают технари, далекие от филологии и не утруждающие себя поиском точных переводов. Толковые словари просто фиксируют сложившееся словоупотребление, а государству ныне не до стандартизации. Эту роль частично выполняет фирма Microsoft при локализации своих продуктов (по слухам, с участием русских филологов). Благодаря ей папка успешно вытеснила непонятную директорию из нашего лексикона, однако обозреватель не прижился.

Вообще говоря, централизованное регулирование языка — безнадежное занятие. Как управлять тем, что принадлежит всем и никому в отдельности? Запреты и предписания помогают мало — вспомнить хотя бы многолетнюю борьбу с нецензурной бранью. Но может быть, есть способы влиять на процесс перевода терминов, как-то поощряя русские эквиваленты и не одобряя заимствования? Ответ один: просветительская работа!

По-видимому, заботу о качественном переводе и унификации терминологии в ИТ должны взять на себя структуры, заинтересованные в успешной конкуренции на мировом рынке. В частности, лидеры отечественной ИТ-индустрии. Практический путь — публикация толковых словарей, для большей оперативности — в Интернете, по образцу Wiktionary. Пусть их составители стараются находить русские эквиваленты, руководствуясь здравым смыслом и вкусом, чувством языка. А при определении заимствованных терминов (которые неизбежны) обязательно нужно приводить их этимологию (происхождение), чтобы хоть как-то восполнить нехватку культурного контекста у читателя. Чтобы импортировать не только знаки, но и смыслы!

Оптимистов же пусть питает надежда на самоочищение языка от варваризмов. Так же, как в свое время пароход победил пироскаф и были забыты аэроплан и геликоптер, в наши дни стрелялка вытеснила шутер. Вот вам вопрос: почему все говорят скачать, а не сдаунлоадить? Наверное, потому, что второе слово неблагозвучно, не органично для русского слуха. Язык сам отбирает слова по эстетическому критерию. (Еще одна возможная причина — второе слово произносится в 2,5 раза дольше: пять гласных против двух.) Словом, вся надежда на великий и могучий… 

А как в других странах?

Похоже, что не только русские компьютерщики страдают от засилья американизмов. Для японцев транслитерация — проблема, потому что в японском языке нет звука "л", и Intel у них звучит как Интеру. Французы защищают чистоту национального языка на государственном уровне с помощью специальных законов. Так, термин компьютер там запрещен, вместо него предписано употреблять французское слово ordinateur. Учебники на английском языке не приняты, предпочитаются переводы. Кажется, что из-за этого Франция постепенно превращается в компьютерную провинцию. В Германии же придерживаются другого пути: у них соотношение оригиналов на английском и переводов на немецкий среди компьютерных изданий — 1:1.

В СССР тоже имело место государственное регулирование, когда русифицированные термины насаждались сверху насильно, как кукуруза. Особенно в чести были аббревиатуры: ЭВМ вместо компьютера, АЛУ (арифметико-логическое устройство) вместо процессора, АЦПУ вместо принтера. Они не укоренились, поскольку от них невозможно породить производных слов, а язык их требовал (компьютерный, компьютеризация и пр.). Поэтому аббревиатуры сразу исчезли с отменой цензуры, Главлита и нормоконтроля в организациях.

Кому крупно повезло, так это индийцам: благодаря колониальному прошлому и этнической пестроте английский у них — второй государственный язык, в школах его учат хорошо, а в университетах все курсы по специальности преподаются на английском. Во многом это объясняет, почему индийцы так преуспели в промышленном программировании по заказам западных фирм.