Как приручить коварный авторитаризм

Растущее предложение технических и даже социальных решений предполагает, что проблему авторитаризма можно решить. Но почему бы не признать, что эта задача в принципе неразрешима? Это не означает, конечно, что диктаторы будут всегда. Вопрос скорее должен звучать так: будет ли когда-либо найдено, с точки зрения политического планирования, такое сочетание политических мер и инициатив, которое можно будет счесть “решением” и которое можно было бы после применять в совершенно различных условиях.

В 1972 году Хорст Риттель и Мелвин Уэббер, влиятельные теоретики дизайна из Калифорнийского университета в Беркли, опубликовали статью с непримечательным заглавием: “Дилеммы общей теории планирования”. Статья быстро стала каноническим текстом теории планирования. Там говорится, что с уходом индустриальной эпохи традиционный упор на эффективность (выполнение определенных задач при низком расходе ресурсов) сменился вниманием к результату на выходе. Это вовлекает планировщика в бесконечные поиски ответа на вопрос, какой результат будет желательным для общества. Но растущая сложность современного общества затрудняет подобные размышления. Когда планировщики начинают “видеть в общественных процессах звенья, связывающие открытые системы в обширные сети, так что выходные данные одной системы предстают вводными для других”, они перестают точно понимать, “где и когда им следует вмешаться, даже если они знают, какие цели преследуют”. В определенном смысле невероятная сложность современного мира привела к параличу планирования: решение прежних задач неминуемо создает новые. Безрадостная перспектива!

Вот что предложили Риттель и Уэббер. Вместо сокрытия растущей неэффективности временных технических и социальных мер планировщики (в том числе и политики) должны встретиться лицом к лицу с мрачной реальностью и усвоить, что тщательное планирование не поможет им решить задачи, над которыми они бьются. Чтобы адекватно оценивать шансы на успех, Риттель и Уэббер предложили делить задачи на “коварные” (wicked) и “послушные” (tame).

“Послушные” задачи можно точно сформулировать, и можно легко определить, решены они или нет. Решения могут оказаться дорогими, однако их чаще всего можно найти, если есть подходящая комбинация ресурсов. Конструирование экономичного автомобильного двигателя и шахматный этюд – мат в пять ходов, – вот типичные задачи этого рода.

“Коварные” задачи сложнее. Их трудно сформулировать. Более того, это невозможно сделать, пока не найдено решение. Трудно бывает даже определить, когда это произойдет, поскольку на них не распространяется правило остановки. Кроме того, в любой “коварной” задаче можно увидеть признак задачи уровнем выше. Следовательно, ее нужно решать на максимально высоком доступном уровне, поскольку “если… подступиться к задаче на слишком низком уровне, ее успешное решение может усугубить положение, так как решение высших задач окажется затруднено”.

Решение такой задачи не бывает правильным или неправильным, как в шахматах, – оно или хорошее, или плохое. А если так, то наилучшего решения “коварной” задачи быть не может, поскольку то, что хорошо для одних, плохо для других. Более того, невозможно быстро и надежно проверить эффективность таких решений: побочные эффекты могут проявиться спустя некоторое время. К тому же любое такое решение применяется лишь однократно. Поскольку нет возможности тренироваться и ошибаться, каждая попытка засчитывается. И, в отличие от проигранной шахматной партии, которая редко влияет на другие игры или игроков, неудачное решение “коварной” задачи влечет за собой долгосрочные, главным образом непредсказуемые последствия, проявляющиеся там, где их меньше всего ждут. Каждое решение, по мнению авторов статьи, “оставляет следы, которые нельзя уничтожить”.

Статья не только систематизирует проблемы планирования. В ней есть и моральный императив. Риттель и Уэббер считали, что задача планировщика состоит не в отказе от борьбы, но в том, чтобы распознать все сложности и понять, как отделить “коварные” задачи от “послушных”, не в последнюю очередь потому, что “для планировщика c моральной точки зрения неприемлемо рассматривать ‘коварную’ задачу так, как если бы она была ‘послушной’”. По мнению авторов, планировщик, в отличие от ученого, не вправе ошибаться: “В сфере планирования… цель заключается не в том, чтобы отыскать истину, а в том, чтобы улучшить в некоторых отношениях мир, в котором живут люди. Планировщики ответственны за последствия своих действий”. Это внушительный нравственный императив.

Даже если Риттель и Уэббер сочиняли статью, имея в виду узкоспециальную внутреннюю политику, все, кому небезразлично будущее распространения демократии и внешней политики в целом, правильно сделают, если последуют их совету. Современный авторитаризм – по сути своей “коварная”, а не “послушная” задача. Ее нельзя “решить” или “рассчитать” при помощи нескольких строчек гениального компьютерного кода или сногсшибательного приложения к айфону. Самая серьезная ошибка интернетоцентричных инициатив кроется в том, что они ошибочно трактуют “сверхковарные” задачи как “послушные” и, следовательно, позволяют политикам забыть, что выбор одного решения из нескольких сам по себе чреват политическими последствиями. Это ведь не шахматы. При этом трудно отрицать, что хотя “коварные” задачи не поддаются легким решениям, это не значит, что одни решения эффективнее (или хотя бы нанесут меньший вред), чем другие.

С этой точки зрения “война с авторитаризмом” (так же, как ее младшая сестра, “война за свободу интернета”) столь же ошибочна, как и “война с терроризмом”. Такая риторика не только маскирует “коварную” суть многих задач, которые ставит авторитаризм, не только скрывает множество сложных связей между ними, но и ошибочно предполагает, будто эту войну можно выиграть, если пустить в ход надлежащие ресурсы. Громкие слова мало помогают политику, который должен уяснить, как именно определенные “коварные” задачи связаны с контекстом, как можно их вычленить и начать решать, контролируя побочные эффекты. Необходимо отказаться от претенциозности и напыщенности (качеств, присущих двусмысленным формулировкам вроде “свободы интернета”) в пользу обстоятельности и точности.

Не поможет и допущение, будто “коварные” задачи под лозунгом борьбы за свободу интернета можно свести к “послушным”. Западные политики, конечно, могут стремиться подорвать три информационных столпа авторитаризма (пропаганду, цензуру, слежку), однако они не должны упускать из виду, что эти столпы очень прочно связаны, и, пытаясь уничтожить один из них, политики невольно могут подпереть оставшиеся. Даже их восприятие этой троицы может оказаться лишь продуктом ограниченности их собственных познавательных способностей, когда им видятся столпы, которые они могут разрушить, вместо тех, которые следует разрушить.

Надо быть готовым и к тому, что “коварные” задачи вряд ли можно будет когда-нибудь решить в глобальном масштабе. Некоторые локальные успехи (желательно не в области риторики) – это все, на что может рассчитывать политик. Следуя известному замечанию философа Карла Поппера, вместо того чтобы увлекаться утопической социальной инженерией (то есть предпринимать амбициозные, противоречивые и нередко в высшей степени абстрактные попытки переделать мир согласно некоему грандиозному плану), политикам следует сосредоточиться на поэтапной социальной инженерии. Это не столь амбициозный, но порой гораздо более эффективный подход. Действуя в меньшем масштабе, можно, тем не менее, осознавать сложности реального мира, яснее предвидеть негативные последствия и справляться с ними.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.