Что делать во имя развития литературы в свете существования пиратов, классиков и духа времени Василий Щепетнёв

Что делать во имя развития литературы в свете существования пиратов, классиков и духа времени

Василий Щепетнёв

Опубликовано 07 июля 2013

Предположим – только предположим! – что каждое литературное произведение обладает некой ценностью. Чтобы запутать дело, скажем, что это духовная ценность. Разовьём идею и допустим, что ценность ценности рознь, и потому их, произведения, можно ранжировать. Опять же допустим, что ранжирование произведений для человечества дело посильное. Одно произведение обладает ценностью в единичку, другое на троечку, третьему поставим твердую пятёрку. Оценивает произведение каждое поколение (как коллективное сознательное) по-своему, и оценки поколений предыдущих ни в грош не ставит. Будь сумма балов накопительной, поди, догони Гомера, Шекспира или Фенимора Купера. Нет, весь фокус, что идёт переоценка. Сегодня нам безразлично (или почти безразлично), кто получил Сталинскую премию по литературе за тысяча девятьсот пятьдесят первый год. Для справки только скажу: премии первой степени удостоились Федор Гладков за повесть «Вольница» и Галина Николаева (Волянская) за роман «Жатва». Ну и что? Давно растрачены та премия (почёт, уважение и сто тысяч рублей деньгами), давно рука досужего читателя не касалась страниц книг-лауреатов. Наново, всё оценивать наново! Нет, кое-какой авторитет прежние поколения имеют: Ильфа и Петрова, Дюма или Булгакова читают и по сию пору именно по рекомендации предков, но никакой авторитет, никакие увещевания «почитай, это необходимо для всякого прямоходящего человека» не выручат, если дух книги скис, превратился в уксус, а то и просто высох, один лишь налёт на стенке бутылки остался. А книг таких – высохших – Сахара.

Но с учетом форы во времени, масса книг на твердую пятерку, написанную прежними поколениями писателей, намного перевешивает книги современные, перевешивает явно и наглядно. Без тени сомнения. Нет, и сейчас пишут превосходные книги, даже больше, чем прежде, хотя бы в силу повальной грамотности и наличия свободного от добычи пропитания времени. Сравните год нынешний и год одна тысяча девятьсот тринадцатый, девятьсот двадцать третий, тридцать третий, сорок третий – даже и неловко как-то. Положим, последний мирный год империи, девятьсот тринадцатый, рисуется нынче если не раем, то его преддверием, но это только человеку «из благородных». А мужику, казаку, мастеровому в тринадцатом году было не до писаний беллетристики. Ему и читать-то некогда было, мужику или мастеровому.

А сейчас – есть когда. И читать, и писать. Это опять же по инерции («всё пропало! Рай утерян!») сегодняшнюю деревню рисуют как чистилище, место, где пьют, пьют и ещё раз пьют. Неправда! Не только пьют, но и пишут! По количеству писателей на десятину пашни Россия нынешняя далеко обошла Россию одна тысяча девятьсот тринадцатого года. Так далеко, что порой не по себе становится. Идёшь ночью по селу, ни гармошки, ни песен, а в каждой избе пишут, пишут, пишут…

А ведь и в самом деле многие пишут, пусть преимущественно в фейсбуках или на форумах. Для беллетристики же стартовые условия тяжёлые. Помимо духовной ценности всякая рукопись хочет иметь денежную стоимость, определяемую во время сделки купли-продажи. Нет сделки, нет и денег, пусть духовность рукописи неоспорима (ну, вообразим, имеем право).

Одно дело – соревноваться на рынке с соседом пространства и времени, другое – с многовековой массой литературы и многовековыми же представлениями о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Чем взять, как обойти толпу лавкрафтов, тургеневых, конан-дойлей и прочих пушкиных с маяковскими? Новациями? Проницательный взгляд видит, что новаций в литературе не то, чтобы мало, а вовсе почти и нет. Материться через строчку? И через слово матерились, а толку-то. Описывать физиологические отправления? И это было давным-давно. Вести повествование от лица кошки, собаки или многоуважаемого шкафа? Было… Начинать с финала, продолжать середкой и завершать вступлением? Было, было, было. Сюжетов литературных, как ни отрицай, наперечёт. Нет, разумеется, всегда есть возможность отличиться: дать герою не перо канцелярское, а пистолет «глок», и не Акакием Акакиевичем назвать, а капитаном Иваном Васильевичем Мертваго. Одна шинель и останется, но она-то, шинель, и есть главное во всяком повествовании: как человек добился её, и почему он с нею расстался…

Но сейчас не об этом. Сейчас о помехах, мешающих литератору двадцать первого века осчастливить читающую публику шедевром. Пираты да, пираты теперь общее место, они крадут кусок хлеба, тем самым просовывая оглобли бедности в колёса вдохновения: как творить, если нужно обеспечивать себя, а то и семью предметами первой (а хорошо бы и второй) необходимости? Но пираты – ничто по сравнению с конкурентами прошлых веков. По сравнению с ними пираты всего лишь шалуны, продукт врожденной живости характера. И только. Ну зачем мне брать у пиратов подозрительную водку (и мутная, и пахнет невесть чем, и этикетка неряшливая, в опечатках), когда мне даром – учтите, даром! и совершенно законно!!! дают выдержанный ром, коньяк, текилу, да хоть и ту же водку кристальной чистоты, и всё чинно, благородно, в хрустальных рюмках, предлагаемых учтивым официантом на серебряном подносе. Если и беру я мутную палёнку, то, пожалуй, опять же по врождённой живости характера, из желания показать писателю фигу. Беру, а буду ли пить, не знаю. Откупорю, понюхаю, и в унитаз – такова судьба значительной части скачанной с полок вольных библиотек современной литпродукции. И потому будь борьба с пиратством затеяна ради блага творческого человека, её можно было бы приветствовать, но не стоило бы рассчитывать, что с ликвидацией всякого рода вольных библиотек народ бросится в книжные лавки и сметет с полок продукцию последних лет. Не бросится. Но мнится мне, что борьбу затеяли ради борьбы, ради того, чтобы неповадно было считать сеть территорией анархии. Не анархия, но монархия, вот идеал, который требуется эпохе! Впрочем, так ли, иначе, а борьба кончится тем, чем кончается обычно: деньги освоят, и потребуют новые, поскольку наводнения, землетрясения, лавины и вспышки на Солнце помешают полному искоренению пиратства. Кто ж будет искоренять причину финансирования, лишать себя работы? Пиратство ничто, борьба – всё.

Нет, если страна всерьёз вознамерилась поддержать литературу и искусство, придать мощный импульс для их развития (по-простому «дать волшебный пендель»), следует ввести протекционистские меры и оградить творческих работников от конкуренции прошлого. Поступить со старой литературой так же, как поступили с экспортом старых автомобилей. Не только не давать скачивать Пушкина и Дюма даром, а, напротив, обложить дополнительной пошлиной, достаточно большой, чтобы отбить охоту ко всяким ныне покойным классикам и просто писателям. Как старый «ситроен» несёт угрозу отечественному автопрому, так и Дюма отбивает хлеб у отечественных приключенцев. Да и чему учит современную молодежь Дюма? Взять хоть «Трех Мушкетёров» – это же ужас. Во-первых, с первых же страниц герои активно сопротивляются гвардейцам кардинала, суть представителям власти при исполнении. И не то, что синяки ставят силовикам-гвардейцам, а протыкают их насквозь. Во-вторых, они все – иностранные агенты, поскольку получили от Бэкингема в подарок отменных лошадей (это как сегодня получить «Бентли»). В-третьих, нарушают указ о запрете дуэлей. И так далее, в общем, каждый сегодня бы получил лет по пятнадцать, а то и двадцать от самого гуманного суда в мире. Или граф Монте-Кристо. Платил ли налоги этот граф? Нет. А еще он нарушал тюремный режим, бежал из мест заключения, проживал по фальшивым документам… Двадцать лет строгого режима.

А Павка Корчагин (продолжаю ябедничать) на первой же странице романа подсыпал махорку в пасхальный кулич. Оскорбление чувства верующих, не меньше. В общем, чем больше будут взимать налог на чтение старых книг, тем лучше станет всем. Казна получит деньги, молодёжь отвратится от негативных примеров, а современный литератор, избавленный от конкуренции времени, выдаст на-гора шедевры, потребные современному обществу.

Ведь так иногда хочется написать шедевр! Кажется, душу бы чёрту продал за это! И лишь потом приходит понимание: души наши давно проданы. Оптом. И не нами. Потому и слава, и сокровища, дворцы, гаремы и прочие соблазны прошли мимо нас туда, к продавцу наших душ.

К оглавлению