Василий Щепетнёв: Царство Брэма Василий Щепетнев

Василий Щепетнёв: Царство Брэма

Василий Щепетнев

Опубликовано 27 июля 2010 года

Жизнь домашних животных в условиях окончательной победы социализма я изучал не по Оруэллу — мычанием коров она врывалась в жизнь.

Поселок Всероссийского научно-исследовательского института сахарной свеклы и сахара, где я рос, рос, да и вырос, был чем-то вроде наукосела. На наукоград место не тянуло ни по замыслу, ни по исполнению. Получилась диковинная смесь, только и возможная в начале шестидесятых — времени оттепели, НИИЧАВО, анекдотов про лысого бандита, охотящегося за работниками советского посольства, да вседоказующих успехов в космосе.

Во всяком случае, нам, октябрятам и пионерам, иные доказательства успеха существования просто не требовались. В домах научных сотрудников института сахарной свеклы было центральное отопление, водопровод, канализация, газ (тот, правда, от баллонов), и, иногда — телефон. Внутренний, поселковый, но тоже ничего.

На улице можно было встретить даже академика, а уж кандидаты водились в изобилии и даже множились (размножались тож, но от размножения кандидатов получались младенцы, которые совершенно не обязательно вырастали в тех же кандидатов).

Заматерев, кандидаты порой переходили в лигу докторов. В домах, помимо благ сантехники, стояла и магазинная мебель, включая книжные шкафы, а в шкафах, понятно, не тарелки-вазочки, а книги: сочинения Беляева, Диккенса, Толстого желтого и Толстого зеленого, Жюля Верна, Вальтера Скотта — перечислять не буду, не на аукционе. Читали...

А рядом, порой, через стенку хрущевки-двухэтажки, жили представители сознательного крестьянства. Пишу и чувствую, что определение и устарело, и хромает, и, главное, выглядит нарочитым, мол, автор хочет задать эдакий тон... легковесный, и, вместе с тем, полунадменный, что ли... Тяжело мне сегодня с определениями... Тут ещё и жара, о которой я писал в прошлый раз.

Вчера только отправил текст (и интернет работает капризно, будто любимый внук ест манную кашу, с пятого раза до почты достучался), — как запахло гарью, по улице пополз дым. Оказалось, горит луг. Пожар, был в полукилометре от моей дачки, может, чуть дальше, но эти полкилометра составляют очень сухая трава и кустарники. Хорошо, ветер дул перпендикулярно.

Народ кругом все больше пенсионеры, огненный фронт в десятки, если не в сотни метров, и, что досадно, горело между селом и рекой, так что проявить героизм с лопатами и ведрами не было и мысли. Разменивать жизнь на ведро вылитой в пламя воды — маловато, а до второго ведра вряд ли бы дошло.

Стал думать — ноутбук в сумку, читалку ещё не забыть, документы уже в сумке, а, главное, Афочку на поводок взять, куда он, проклятый, задевался. И, обеспечив Афочкино присутствие, отступать.

Но — не пришлось. Позвонил по волшебному номеру, не я, понятно, первый, приехали большие красные машины и показали огню, чего стоят профессионалы.

А сушь всё длится, и в комнате по-прежнему тридцать один (тридцать два по цифровому термометру), а во дворе выше. И пепел кружит в воздухе.

Но это — паническое отступление, остаток вчерашнего адреналина.

В общем, поступаю, как обычно: если определение мне не нравится, не удается найти замену, то я его, определение, просто вымарываю. Значит, так: а рядом жили крестьяне. Когда в той же хрущёвке, но чаще отдельными двориками, пусть без канализации и центрального отопления, зато и через стенку никого, одна вселенная.

И мебель часто неказистая, самодельная, и с книгами много хуже, но во дворе жила всякая живность. Куры — это обязательно, часто утки, гуси, реже — индюки. Корова и телок. Поросята. Вместо коровы (реже — вместе с коровой) — козы. А ещё — кролики!

И все это брэмово царство возилось с утра до ночи, жрало и наоборот. Куры, гуси и поросята вольно ходили по двору, выходя и за ограду. Кур, правда, метили — кого синькой, кого зеленкой, но это для порядка. Чтобы не перепутать. Гуси, а уж подавно и поросята дом знали и далеко не уходили.

Коровы паслись в стаде, а тёлки и козы — на веревке. Вбивали колышек в землю, привязывали к нему веревку — и пасись себе. По часам носили тюрю, пастьба пастьбой, а рацион требует.

Но больше всех мне нравились жеребята. В частном дворе их не водилось, но при наукоселе было опытно-показательное хозяйство с непременной конюшней, и вот лошадям порой сопутствовали и жеребята. Везет лошадка бочку воды в поле (попить пионерам, проходящим сельхозпрактику), а рядом — жеребёнок.

Эк меня вчерашний пожар разбередил... пишу, пишу, а к делу ещё и не подобрался. Так бывает, особенно у использующих десятипальцевый метод клавопечатания. Если человек пишет пером, то, как правило, пишет и одной рукой — обыкновенно правой.

Задействованы определенные участки мозга в левом полушарии, работают устоявшиеся годами связи нейронов, центры сенсорной и моторной письменной речи. А если человек пишет двумя руками, то есть печатает на клавиатуре десятью пальцами? Задействованы уже оба полушария, и интеллектуально-моторные связи совсем другие.

Но что, если человек начал писать традиционно ручкой, а потом пересел за пишмашинку (компьютер)? В нем живут два писателя? Если, конечно, считать продукт его труда писательством? Не раз слышал от людей, что не любят они компьютера, пишут стихи, прозу и публицистику исключительно от руки, а потом дают распечатывать, что и не всегда удобно (мало ли что пишешь, не все ж в строку и для чужих), и времени отнимает много (почерк у рукописцев ой-ой), да и деньги порой имеют значение.

А ещё бывают диктовальщики... Понятно, не я первый придумал ситуацию, но, полагаю, ещё не одна диссертация будет защищена на тему, звучащую примерно так: «Степень образности в произведениях русских классиков в зависимости от способа написания текстов».

Но, успокоив оба полушария, вернусь к скотному двору.

Больше всех я пытался понять кроликов. Цыплята, пока дорастут до соответствующих кондиций, успеют и побегать, и попрыгать, и мир поглядеть. То же и гуси и даже поросята. А вот кролик... Посадят его в клетку (в коллективе кролики живут суетно, дерутся, портят мех и вес плохо набирают) и кормят отведенное «Календарем кроликовода» время, после чего бац — и на базар.

А, может, он вовсе и не хотел идти на базар? Что, ему, собственно, делать на базаре? Или, напротив, базар представляется кролику логической вершиной логической жизни? И жизнь ему кажется куда более правильной, нежели жизнь зачуханных поросят и легковозбудимых петухов? С самого начала офисный труд, питание прописано в договоре, корпоративный костюм, никаких грубостей, ненужных проблем, риска, непредсказуемости... А другие... Есть ли настоящему офисному кролику дело до других?

И по сей день, думая (хотя и поздно, конечно), с кого делать жизнь, я в смятении.

Согласен быть лошадью. Гусем тоже — тут, на даче, я уже пять лет знаком с парой, гусем и гусыней. Здороваемся. Цыпленком? Уж больно быстротечна цыплячья жизнь, а, впрочем, и в этом есть своя прелесть. Свиньёй? Боюсь, что я состоялся именно свиньёю. И только кролики вызывают оторопь. И теплокровные, и млекопитающие, а вот поди ж ты. Не хочется дожить до старости этим существом:

И голова бессильна на подушке Прошла вся жизнь у клетки и кормушки И страшно было в сторону сойти И что-то неизвестное найти...

Теперь мораль. Многое из того, что нас окружает, не есть то, чем представляется. Прежде всего это инструмент для изучения жизни и повадок Хомо Сапиенса, а уж затем ЕГЭ-лотерея, телескоп или электросчетчик. Это настолько очевидно, что не требует и доказательств (фраза из моего институтского учебника: «Наследственная теория заболевания настолько абсурдна, что не требует опровержения». Впрочем, пишу по памяти, могу изменить слово-другое).

Важно другое — кто именно изучает жизнь и повадки Хомо Сапиенса.

К оглавлению