Фантастика: Советская фантастика в разрезе

Фантастика: Советская фантастика в разрезе

В этой статье речь пойдет преимущественно о русской (в том числе - советской) научной фантастике, хотя вы встретите здесь и западные имена. Фантастика - один из немногих развлекательных жанров, которые, во-первых, относительно процветали все время существования советского строя, а во-вторых, никогда полностью не теряли связи с иноязычной классикой жанра. Поэтому рассматривать советскую фантастику в изоляции от мировой было бы неправомерно. Главное же, что фантастика долго оставалась единственной представительницей массовой культуры - ни детектива во всех его разновидностях, ни женского романа, ни даже приключенческой литературы (если не считать военного романа) у нас практически не было. А фантастика - была.

Истоки

Главным фантастическим жанром, к которому обращались классики всех времен и народов, стала утопия и ее разновидность - антиутопия. Не будет преувеличением сказать, что «Государство» Платона - типичное литературное произведение в жанре фантастической утопии[Заметим попутно, что во времена Платона научный трактат и научно-популярная разновидность литературы фактически не различались - почти все труды классиков античности в той или иной степени имеют литературную оболочку]. У него всегда было много последователей - от Кампанеллы и Мора до Замятина, Хаксли, Оруэлла, Лема, Ефремова, Кира Булычева и братьев Стругацких. В этом ряду, между прочим, следует упомянуть фантастически популярные во времена моего детства повести Н. Носова про Незнайку и его друзей - несмотря на легкомысленный детский жанр, по сути это добротно сделанная утопия.

Однако сначала в советской фантастике утопия была почти под запретом. Еще полвека назад в нашей стране было очень много людей, которые искренне считали, будто фантастика (точнее - научная фантастика, science fiction, иной фантастики они себе не представляли) - это такая разновидность писательства, которая должна пропагандировать достижения науки. Подвох заключался в неудачном переводе самого термина. В английском языке в сочетании science fiction слово fiction - вовсе не фантастика (fantasy), а именно художественная литература[Похожее искажение смысла случилось при переводе на русский другого популярного словосочетания: искусственный интеллект. Оно несет в себе некий мистическо-антропоморфный оттенок, которого в оригинальном английском artificial intelligence нет - значение слова intelligence ближе к смышленость, понятливость, нежели к intellect - рассудок]. За это неверное толкование ухватились идеологи, которые, во-первых, в литературе ничего не понимали и понимать не хотели, а во-вторых, им была нужна не литература, а нечто, способное заполнить пустующую в условиях жесткого давления цензуры нишу массовой культуры. Так появились суррогаты поп-культуры - в музыке это была так называемая советская эстрада, а в литературе - научная фантастика, НФ. Вот потрясающий по прямолинейности формулировки госзаказ на тематику произведений НФ. 1928 год, журнал «Всемирный следопыт» подводит итоги литературного конкурса, в частности в жанре НФ (только не смейтесь слишком громко): «Хотя эта категория дала много рассказов, но из них мало с новыми проблемами, сколько-нибудь обоснованными научно и с оригинальной их трактовкой. Особенно жаль, что совсем мало поступило рассказов по главному вопросу, выдвинутому требованиями конкурса, именно - химизации… Весьма удачной по идее и содержанию следует признать “Золотые россыпи» - эту бодрую обоснованную повесть о химизации полевого участка личной энергией крестьянского юноши…"[Цит. по книге В. Ревич «Перекресток утопий». - М.: изд-во ИВ РАН, 1998].

Аппарат тяжелее воздуха

«Нарсим размышляя о свойстве воздуха никак не сумневался, чтоб нельзя было изобрести удобной машины к плаванию по оному жидкому веществу; он видал, как перо от малейшего ветра поднимается на сию стихию. Разве не тож самое служило к изобретению водоходных судов? воображал он. Конечно много веков прошло доколь найдено средство плавать по морям: и без сумнения все видали, что счепка дерева не может погрязнуть в воду. Не то ли самое с пером и воздухом? От счепки произошли и военные корабли: а перо доставит нам способ сделать орудие, удобное возносить нас выше нашей атмосферы…»

Василий Левшин (1746-1826), «Новейшее путешествие», 1784

Научная фантастика в советском варианте

Произведения «о химизации полевого участка личной энергией крестьянского юноши», разумеется, могли найти своего читателя, но только среди тех, кому было уж вовсе безразлично, что именно читать, - как тем ковбоям из романов Ламура, которые от недостатка печатного слова заучивали надписи на консервных банках. Но в то время выходило и довольно много приличных произведений в научно-популярном стиле. Достаточно упомянуть талантливую детскую повесть Яна Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали» (1937) - в сущности, просто рассказ о жизни насекомых, но поданный в приключенческой форме и написанный так увлекательно, что автор этих строк в детстве чуть ли не выучил книгу наизусть. Здесь уместно вспомнить, что ныне забытые публичные научно-популярные лекции и разного рода демонстрации были весьма распространены еще с начала XIX века, стоя в одном ряду с театром и музыкальными концертами (так, к примеру, сколотил свой начальный капитал доктор Кольт, производитель знаменитого короткоствольного оружия). С удешевлением печатной продукции лекции постепенно перекочевали на бумагу, но форма сохранилась, в нашей стране - вплоть до 80-х годов, когда жанр был окончательно похоронен под натиском телевидения (сейчас делаются шаги к возрождению этого жанра - см., например, сайт факультета биоинженерии и биоинформатики МГУ, раздел «Лекторий МГУ». - Л.Л.-М.). К величайшему сожалению, удачных примеров научно-популярной фантастики, подобных книгам Яна Ларри, очень мало, и причина ясна - когда писатель пытается рассказывать о той или иной науке, он должен разбираться в ней по крайней мере не хуже самих ученых. Либо наоборот - ученый должен обладать писательским даром. И то и другое встречается редко, гораздо чаще получаются «шедевры» вроде «Плутонии» академика Обручева - якобы приключенческой книги, а на самом деле представляющей собой литературно обработанные популярные лекции по геологии и палеонтологии.

Но у фантастики есть одна важная особенность, которая присутствует уже у Жюля Верна: способность генерировать фантастические идеи. Каждый представляет, что означает словосочетание «машина времени», но не каждый осознает, что эту штуку придумал писатель по имени Герберт Уэллс. Уэллс вообще был родоначальником, «отцом» всей современной фантастики даже в большей степени, чем «научно-популярный» Жюль Верн, - многие расхожие фантастические технологии и ситуации изобретены именно им, кроме «машины времени» это антигравитация, нашествие пришельцев и т. п. Именно фантастическим произведениям мы обязаны рядом осуществившихся (космические полеты, ионные двигатели или орбитальный телескоп) или пока не осуществившихся (фотонная ракета и путешествие вне пространства) научно-технологических проектов, которые стали архетипами общественного сознания.

Великий Петр Леонидович Капица как-то заметил, что фантастика не обязательно должна быть научной, но она не может быть антинаучной. Позволю себе не согласиться - фантастика может быть какой угодно («Мастер и Маргарита»!), если только она преследует литературные цели. Но, как водится, больше всего в ней таких текстов (другого слова не подворачивается), которые нельзя отнести ни к научным, ни к антинаучным, ни к литературным: шли, например, люди по лесу, присели отдохнуть у озера, тут пролетел болид, встряхнул пространство, и на миг открылось видение бородатого мужика с копьем. Открылось и исчезло - больше ничего. Это - Владимир Щербаков, рассказ «Болид над озером» (1977). Зачем это написано?

Акваланг

«[пловцы] были одеты в ткани непроницаемые для воды; на лице имели прозрачные роговые маски с колпаком… По обоим концам висели два кожаных мешка, наполненные воздухом, для дышания под водой посредством трубок».

Фаддей Булгарин, «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в двадцать девятом веке», 1824

Революция в одном отдельно взятом жанре

Вплоть до поздних 50-х практически вся отечественная фантастика была именно такой. Даже известнейший в свое время Александр Беляев написал лишь одну относительно удачную повесть - «Человек-амфибия» (кроме нее разве что вспомним «Голову профессора Доуэля»), а все остальное спокойно можно отправить в макулатуру, не читая. Переворот в общественном сознании совершил совершенно неожиданный человек - Иван Ефремов (Ефремову посвящена статья Олега Киреева в этом номере, стр. 27. - Л.Л.-М.).

Он был в первую очередь ученым (историком и палеонтологом), а не литератором, и его ранние произведения, несомненно, несут на себе отпечаток научно-популярного направления, в том числе блестящая детская повесть «На краю Ойкумены». В рассказе «Алмазная труба» он даже предсказал открытие алмазов в Якутии (хотя, по слухам, и позаимствовал это предсказание у репрессированного геолога Федоровского, но в данном случае это неважно). Писал он и неплохие приключенческие очерки («Катти Сарк»), но в целом писатель (в литературном смысле) был весьма посредственный. Если добавить к этому, что он был убежденным коммунистом (в изначальном, настоящем смысле слова - не сторонником какой-то там партии или строя, а именно коммунистом идейным), то ждать от него литературных открытий не приходилось. Человек он был эрудированный, много размышлявший, кристально честный. Но главное в Ефремове, как выяснилось, было до поры скрыто от поверхностного взгляда литературного критика.

«Туманность Андромеды» (1957) - это первая в послесталинском мире утопия, в которой, без оглядок на политическую конъюнктуру и решения последнего пленума, было масштабно обрисовано собственное представление писателя о том, каким должен быть коммунистический строй. Это - при всех недостатках Ефремова как писателя - была Литература, там было о чем поговорить и с чем поспорить. Значимость совершенного этим романом переворота в умах нашему современнику едва ли понятна. Выход в свет книги означал - так писать тоже можно! Ефремов не собирался писать антисоветский роман, у него просто так вышло. Точно так же он не собирался этого делать и через десять лет, когда писал «Час быка» (1969). Но если насчет «Туманности» еще можно поспорить, то «Час быка» было произведение именно антисоветское - не против конкретного государства, а просто с осуждением тирании и диктатуры вообще, как в произведениях Филиппа Дика или Джорджа Оруэлла.

Ортодоксального коммуниста Ефремова записала в свои лидеры та часть верноподданнических графоманов (вроде братьев Абрамовых), которая сплотилась в начале 70-х вокруг издательства «Молодая Гвардия», и даже назвала себя «школой Ефремова». Сам Иван Антонович отнесся к этому вполне благосклонно. Но это ему не помогло - советская власть в любых изображениях авторитарного слоя с отрицательным знаком, в каких бы целях это ни делалось, усматривала поклеп на саму себя («на воре и шапка горит») и пресекала такие попытки на корню. «Час быка» был исключен из посмертного собрания сочинений 1975 года (и даже вычеркнуто упоминание о нем в предисловии), а еще до смерти в 1972 году Ефремов подвергся кампании травли и замалчивания. После смерти в его квартире был произведен загадочный обыск, по поводу причины которого высказывались предположения, сами способные составить неплохой фантастический рассказ: например, что из палеонтологических экспедиций Ефремов якобы привез полторы тонны золота.

На волне, поднятой Ефремовым, в нашей стране стала формироваться настоящая фантастическая литература, чьей вершиной, безусловно, является творчество Аркадия и Бориса Стругацких, начавших с довольно беспомощной (по свидетельству самого Бориса Натановича), но очень увлекательной и талантливо написанной «Страны Багровых туч», и закончивших произведениями, которые вошли в золотой фонд отечественной литературы.

У Стругацких невозможно выделить единственное «центральное» произведение, настолько масштабен круг проблем, затронутых ими. Это и проблема вмешательства в ход истории («Трудно быть богом») - о том же не устает спорить мировое сообщество в контексте, например, войны с Ираком. Это и принципиальный вопрос любой революции - допустимо ли построить новое, полностью отбросив или даже уничтожив старое, поделив людей на «полноценных» и «неполноценных» («Улитка на склоне», «Волны гасят ветер», «Гадкие лебеди»). Это и главная проблема либерализма - где граница свободы личности, ее прав на какие-либо действия, и кто эту границу определяет («Жук в муравейнике»)? Можно перечислять дальше, но мы кратко остановимся на одном произведении, которое вполне заслуживает зачисления в ряд пророческих, - «Пикник на обочине».

«Зона» в этой повести Стругацких имеет обобщенный, может быть, даже символический смысл, как зона того же конфликта цивилизаций, вмешательства в историю, которое обсуждается в других упомянутых выше произведениях - только на сей раз земляне выступают в виде отсталых туземцев, да и вмешательство само - как бы нечаянное (просто пикник). Но сложилось так, что произошло реальное событие, отчасти заслонившее действительную суть и замысел повести, - чернобыльская катастрофа. Известный программист Антон Чижов, которому случилось в свое время участвовать в ликвидации последствий аварии, рассказывал в присутствии автора этих строк, что основное его ощущение можно было выразить словами: «до чего же это похоже!». Вот дословная цитата из его рассказа: «Я знаю, что военные отдали две секретные карты за один экземпляр “Пикника на обочине»… А потом я видел абсолютно уникальный экземпляр “Пикника”, распечатанный на бланках Припятского горкома партии".

Мобильный коммуникатор

«Хотя мне никогда не приходилось прибегать к тревожному сигналу, я знал, что делать в этом случае. Я укутал ребенка в пиджак и достал свой телеэкран […] и нашел на краю телеэкрана кнопку, на которую мне еще никогда не приходилось нажимать. Вокруг нее краснела надпись „Общий вызов“. Я нажал на кнопку, и в аппарате послышался шум […] А через шесть секунд я начал, как полагалось, коротко, по-деловому, рассказывать: найден ребенок, зовут его Пао, трех с половиной лет, глаза карие…»

Станислав Лем, «Магелланово облако», 1958

Научная фантастика и научно-технические пророчества

Существует точка зрения, что суть и главная задача фантастики - научные пророчества, предсказание будущего. В наиболее законченном виде это выразил еще некто Я. Дорфман в 1932 году: «Наилучшие научно-фантастические произведения являются предвидениями и рано или поздно осуществляются на деле».

Конечно, предвидение весьма впечатляет, особенно если оно исходит из уст писателя-беллетриста, а не ученого или общественного деятеля. Хрестоматийный пример - «гиперболоид инженера Гарина», но и задолго до него уже были предсказаны телевидение, синтетические ткани, космические ракеты. Общеизвестны и предсказания Жюля Верна - электрические двигатели, подводная лодка, дуговая лампа и лампа накаливания, электропечь, телеуправление и т. д. и т. п. В русской дореволюционной литературе самыми впечатляющими в этом смысле можно считать два произведения: «4338-й год» (1838) князя Владимира Федоровича Одоевского (не путать с декабристом, его двоюродным братом Александром Одоевским), а также «Красную звезду» (1908) А. А. Богданова, социал-демократа и оппонента Ленина, будущего большевика, идеолога Пролеткульта и директора созданного им в Петрограде Института переливания крови. У Одоевского в «4338-м годе» мы находим «такое удивительно современное слово, как “электроход”, движущийся по туннелям, проложенным под морями и горными хребтами, вулканы Камчатки служат для обогревания Сибири, Петербург соединился с Москвой и возник - воспользуемся еще раз современной терминологией - мегаполис, чрезвычайно развился воздушный транспорт, в том числе персональный; человечество переделало климат, удивительных успехов достигла медицина, женщины носят платья из “эластического стекла”, т. е. из стекловолокна, есть цветная фотография и т. д.»[Ревич В. А. Не быль, но и не выдумка. - М.: Знание, 1979, с. 25. (www.fandom.ru/about_fan/revich_2.htm)]. Еще интереснее обстоит дело в «Красной звезде», написанной ровно семьдесят лет спустя. Речь там идет о путешествии на Марс, причем на марсианской же ракете, которая движется, ни много ни мало, энергией ядерного распада (напомним, что в эти годы еще даже не было до конца понято строение атома)! А на Марсе «труд стал активной потребностью каждого, он доставляет творческую радость, рабочий день длится полтора-два с половиной часа, хотя желающие и увлеченные своим делом зачастую засиживаются долго. Люди часто меняют работу, чтобы испытать ее многообразие. Как же в этих условиях обеспечивается экономическая устойчивость? По плану, который выдают вычислительные машины. Вычислительные машины в 1908 году!»[Оттуда же, с. 60]. Не буду вслед за отцом повторять подобные восклицания, ведь он просто не знал, что сама вычислительная машина была изобретена Бэббиджем задолго до этого[См. статьи автора на эту тему в «Домашнем компьютере» («Пращур», «ДК» №10, 2002) и на сайте «Русский журнал» («Леди Байрон»)] - примерно тогда, когда писал свое сочинение князь Одоевский, и Богданов в силу своей эрудированности не мог этого не знать. Но несомненно одно - это самое первое, и возможно, вообще единственное до настоящего изобретения компьютеров упоминание о них в фантастической литературе, причем с использованием их по прямому назначению.

Запись звука на чип

«[Бабушка] носила синие или фиолетовые платья и не надевала никаких украшений, кроме узенького перстня, который носила на среднем пальце. Моя сестра Ута сказала мне однажды, что на кристаллике, вделанном в этот перстень, записан голос дедушки, когда тот еще жил, был молод и любил бабушку. […] Однажды, играя, я незаметно приложил ухо к перстню, но ничего не услышал, и пожаловался бабушке, что Ута сказала неправду. Та, смеясь, уверила меня, что Ута говорила правду, а когда увидела, что я все еще не верю, поколебавшись немного, вынула из своего столика маленькую коробочку, приложила к ней перстень, и в комнате послышался мужской голос».

Станислав Лем, «Магелланово облако», 1958

Вот пример еще одного потрясающего пророчества: в книге Вадима Никольского «Через тысячу лет» (1927) в деталях предсказан атомный взрыв, который произойдет в 1945 году! Причем атомная бомба у него - наступательное оружие массового уничтожения, совершенно сознательно создаваемое военными, как и было в действительности (взрыв, правда, происходит случайно). Единственное, чего не предсказал автор, а позднее не могли в полной мере предвидеть и сами ученые, создатели бомбы, это то, что основным поражающим фактором атомного оружия будет не собственно взрыв, а радиоактивное заражение местности.

Во врезках приведены некоторые малоизвестные или совсем неизвестные примеры подобных пророчеств, а я закончу свой рассказ интереснейшим фактом: писатель, к науке никакого отношения не имевший, сумел предсказать крах целого научного направления, важнейшей составляющей информационных технологий.

В конце 50-х - начале 60-х годов в советском обществе была очень популярна недавно реабилитированная «продажная девка империализма» кибернетика. В частности, широко (даже на страницах центральных газет) обсуждался вопрос об искусственном интеллекте, редуцированный в массовом сознании до тривиального «может ли машина мыслить?». В такой постановке это, в сущности, не могло быть ничем, кроме спора об определении понятия «мышления», что понимал, увы, далеко не каждый. К тому же тон задавали оптимисты - вот еще немножко, и компьютер научится писать стихи, сочинять музыку, переводить тексты и прочая и прочая - то есть станет «как человек». Серьезные ученые, как рассказывал недавно на страницах «КТ» В. Л.

Интернет-холодильник

«Он подошел к окну Линии Доставки, набрал шифр наугад и с любопытством стал ждать, что получится. Над окном вспыхнула зеленая лампа: заказ исполнен. Штурман с некоторой опаской сдвинул крышку. На дне просторного кубического ящика стояла картонная тарелка. Штурман взял и поставил ее на стол. На тарелке лежали два крепеньких малосольных огурчика».

А. и Б. Стругацкие, «Полдень, XXII век», 1962

Арлазаров["КТ" #44, 2004], за редким исключением во всем этом ажиотаже не принимали участия (однако среди исключений был, например, А. Н. Колмогоров. - Л.Л.-М.), но в общественном сознании вопрос тогда, как, впрочем, и сейчас, стоял так: а не завоюют ли разумные машины Землю, вытеснив человека? Однако нашелся человек - не философ, не ученый, а писатель, поэт и художник, не побоявшийся штурмовать проблему «в лоб». Его звали Михаил Анчаров, и он более известен, как один из основателей жанра авторской песни. В 1965 Анчаров опубликовал фантастическую повесть «Сода-Солнце»[М. Анчаров. Сода-солнце//Фантастика, 1965: Альм. - М.: Молодая Гвардия, 1965], в которой буквально на двух страницах исчерпывающе объяснил, чем отличается человеческое мышление от компьютерного и почему оно никогда не может быть ни воспроизведено, ни даже сымитировано в машине. Его аргументы, в сущности, повторяют то, что еще ста двадцатью годами ранее утверждала Ада Лавлейс и с чем пытался (безуспешно) спорить Алан Тьюринг[Подробнее об этом см. статью автора «В поисках разума. Искусственного» «Знание - сила», №7, 2004], но важно не то, что Анчаров не был первооткрывателем, а то, что он сумел самостоятельно ухватить суть проблемы и довести ее до широкой читающей публики. Позднее те же самые доводы, только, естественно, значительно более аргументированно с научной точки зрения, изложил Роджер Пенроуз в своем известном труде «The Emperor’s New Mind»[Русский перевод: Пенроуз Р. Новый ум короля: о компьютерах, мышлении и законах физики. - М.: Едиториал УРСС, 2003]. В настоящее время говорить о том, что компьютер когда-нибудь научится писать стихи и делать научные открытия, - смешно, и заслуга Михаила Анчарова в том, что он - один из тех, кто сделал это общекультурной аксиомой, вроде запрета на существование вечного двигателя.

Так что же такое научная фантастика: просто развлекательная литература? форма генерации научных идей? способ осуществления футурологических прогнозов? Все это вместе, и еще многое другое, делающее НФ совершенно особой разновидностью искусства и культуры в целом.

Игорь Агамирзян, директор по стратегии Microsoft в России и СНГ

Среди моря книг, составляющих библиотеку моих родителей, на прогнувшихся книжных полках старой профессорской квартиры в центре Питера, стоят и двадцать пять томов серо-красной «Библиотеки современной фантастики», издававшейся в «Молодой гвардии», если не ошибаюсь, в 1965-1973 годах. Несмотря на прошедшие с тех пор тридцать с лишним лет, сохранились они на удивление хорошо - за исключением одного, седьмого, тома, который давно уже дышит на ладан, а его обложка так замусолена, что невозможно прочитать название…

Когда несколько лет назад я окончательно смирился с тем, что работать и жить в дальнейшем мне предстоит в Москве, во мне вдруг взыграла ностальгия в тяжелой форме, и остро захотелось поставить среди книг по профессии и современных изданий в мягких или лакированных обложках те же самые собрания сочинений, что стояли на полках родительского дома в годы моего детства и юности. Посвятив несколько выходных объезду сохранившихся букинистических магазинов, я собрал многое, но не все. В частности, оказалось, что практически невозможно найти «Библиотеку современной фантастики» в приличном состоянии - и все из-за этого злосчастного седьмого тома!

Книжные жучки, специализирующиеся на подборе собраний сочинений советского периода (похоже, такой формой ностальгии среди обеспеченных слоев населения страдаю далеко не я один), на вопрос о серо-красной «Современной фантастике» заводили глаза и сообщали, что седьмой том в хорошем состоянии добавляет к цене собрания (и без того немаленькой - от 150 до 200 долларов) еще сто баксов - но, главное, никаких гарантий срока выполнения заказа дать они не могут…

Не буду больше интриговать читателей - тем более что люди моего поколения наверняка уже поняли, что речь идет о томе братьев Стругацких, в котором были опубликованы два самых, пожалуй, культовых произведения того времени - роман «Понедельник начинается в субботу» и повесть «Трудно быть богом». Думаю, это была первая полная публикация «Понедельника» (несколькими годами раньше в одном из сборников советской фантастики была опубликована отдельно первая часть романа, «Суета вокруг дивана» - где я и увидел впервые в возрасте десяти лет слово «программист», не зная еще, что именно так называется моя будущая профессия). А повесть «Трудно быть богом» уже публиковалась, но в малодоступном издании, так что реальную известность и популярность оба произведения получили именно после выхода седьмого тома «Библиотеки современной фантастики», изданного трудно вообразимым сегодня тиражом в 215 тысяч экземпляров.

Впрочем, что же это я все про Стругацких и про Стругацких? Мне ведь был задан вопрос: «Что такое для меня СФ?» - так что писать-то надо бы о себе… Но так получилось, что фантастика для меня началась именно со Стругацких - несмотря на то, что в том же нежном возрасте я прочитал и холодные утопии Ефремова (и не полюбил их совсем - хотя мне до сих пор нравятся некоторые из ранних ефремовских рассказов и поздняя «Таис Афинская», которая вовсе и не фантастика). Прочитал и Беляева (уже тогда безнадежно устаревшего и не вписывающегося в современные реалии), и революционную «Аэлиту» Толстого, и насквозь идеологизированные романы Казанцева, и космическую оперу Снегова, и многих фантастов мэйнстрима 50-х и 60-х годов, - сегодня не могу даже вспомнить названия и фамилии, помню только тяжелое детское недоумение. А вот когда мне впервые попала в руки книга Стругацких - и это была не «Страна багровых туч», а та самая первая часть «Понедельника», - я вдруг понял, что это мое, что именно так я и буду жить. Что мне предстоят в жизни приключения духа, что наивысшей ценностью жизни является Познание, а коллектив друзей и единомышленников (мой отец, кстати, был театральным режиссером, так что термин этот был мне хорошо известен) - единственное счастье, доступное человеку.

И я стал так жить. Второй книгой, оказавшей существенное влияние на мой жизненный выбор, стал «Сборник стандартных подпрограмм для ЭЦВМ Урал-1» - по тому времени тоже почти фантастика, причем изданная не в пример меньшим тиражом. Она попала мне в руки классе в восьмом и определила твердое решение перейти из английской в математическую школу - по слухам (подтвердившимся), в 239-й была именно эта самая ЭЦВМ Урал-1. И в 1972 году я написал и отладил свою первую программу…

Уже много позже, окончив матмех Университета и придя на работу в Институт теоретической астрономии (ИТА) АН СССР, я узнал, что прототипом НИИ ЧАВО была Пулковская обсерватория. Среди моих новых коллег-астрономов было несколько человек, учившихся вместе с Борисом Стругацким и поддерживавших с ним отношения. По институту ходили в перепечатках недоступные тогда «Гадкие лебеди» и «Сказка о тройке». Тогда же (в начале 80-х) я прочитал и опубликованную много позже «Хромую судьбу» (еще в том варианте, где вставной повестью был «Град обреченный», а не «Гадкие лебеди», как в изданной версии). Но я забегаю вперед - тем временем выходили из печати и пропущенные (очевидно, по недосмотру) советской цензурой романы. Помнится, еще в школьные годы я прочитал «Пикник на обочине» - он был издан впервые в «Авроре», мы этого журнала не получали, и я читал его в пыльной библиотеке на чердаке Дворца пионеров у Аничкова моста… А еще раньше был «Обитаемый остров» - насмерть связавшийся в моем сознании с Пражской весной - хоть я и знаю, что вышел он в журнальном варианте через несколько месяцев после ввода советских войск в Чехословакию, и читал я его следующим летом, но что-то было такое в атмосфере того времени… кончалась эпоха. Кончался «Мир Полудня».

В ИТА я пришел в августе 1979 года. Наконец сбылась моя мечта о Жизни! У нас была новая, только что организованная «директорская» Лаборатория научных исследований, все сотрудники в возрасте до тридцати лет, тот самый коллектив друзей-единомышленников, интереснейшая исследовательская работа, терминальный доступ к БЭСМ-6, стоявшей в нашем вычислительном центре. И в самом начале моей жизни в ИТА в журнале «Знание - сила» начали печатать «Жука в муравейнике». Мы читали «Жука» всей лабораторией, вырывая очередной номер журнала друг у друга из рук, а иногда и просто садясь вокруг стола все вместе и читая сбоку…

Это был конец моего детства. Никогда в жизни я не переживал такой жгучей обиды за идеалы, пошедшие прахом. Никогда больше не осознавал так остро, что все, чему нас учили, - ложь. Никогда больше мне не было так хорошо работать - потому что, ежели работаешь головой, не остается времени думать… Через несколько лет все повторилось с романом «Волны гасят ветер» - та же комната, те же друзья, те же вырываемые из рук номера журнала, но совсем не то восприятие. «Полдень» кончился, и незачем было возвращаться к пройденному этапу жизни.

В каком-то смысле именно «Жук в муравейнике» подготовил меня к перестройке и к 1991 году. После него я стал прагматиком и индивидуалистом. После него я поверил, что можно быть успешным в любой общественной структуре - потому что в любой общественной структуре можно оказаться неуспешным, потому что в любом обществе все равно убивают тех, кто иной. «Жук», как ни странно, дал фантастически сильный импульс полученной мною в детстве установке на успех - в семье у нас всегда жили по принципу, что кому много дано, с того много и спросится.

А потом была перестройка, Большое Откровение моего поколения, и «Отягощенные злом» - последний и мой любимый роман Стругацких. До сих пор помню номер журнала «Юность», в котором началась публикация «ОЗ», - на обложке молодые загорелые девушки в купальниках играли в пляжный баскетбол. И такой был контраст между жизнерадостным оптимизмом обложки и трагизмом романа, опубликованного под нею, что хотелось не верить в то, что все так и будет… А ведь, похоже, сбывается - хоть мы и не дожили еще до описанного в «ОЗ» времени, но тренд-то именно такой. И пусть случившегося уже Второго Пришествия мы и не заметили, но горкомы партии, вполне вероятно, не только позади, но и впереди…

Ну, да и Бог с ним! Ведь в жизни нашего поколения была не только перестройка, но и информационная революция, и нам посчастливилось принять в ней участие, довелось построить новую индустрию в целой стране (это было ужасно интересно! Это тоже было Познание - учиться на собственных ошибках и с изумлением смотреть на результаты своих трудов), и, в конце концов, ведь никто из нас не ушел обиженным!

Игорь Ашманов, управляющий партнер и генеральный директор компании «Ашманов и партнеры»

Если не вдаваться в детальную классификацию и забыть о жанре фэнтези, то есть два основных вида фантастики. Первый имеет стержнем техническое изобретение, вокруг которого автор пытается выстроить историю. Второй использует технические выдумки и мир будущего лишь в качестве фона для развития сюжета или пропаганды какой-либо общечеловеческой идеи.

О первом мне сказать почти нечего, а вот о втором я бы поговорил подробнее. Мощное явление советской фантастики - Кир Булычев. Его «Чудеса в Гусляре» - серия рассказов про обычный советский город и как бы обычных советских людей, среди которых по какой-то причине часто появляются пришельцы из космоса. Это и развлекательная проза, и пародия, и социальная сатира, но в основном - именно размышление о жизни на фоне фантастических обстоятельств. Эта серия рассказов довольно долго публиковалась в уникальном журнале «Химия и жизнь», а теперь издана отдельным томом. Булычев был очень глубоким писателем.

К советской фантастике я бы отнес и великого Станислава Лема - он и жил в советской системе, и активно переводился в СССР. Думаю, Булычев и Лем оказали на нашу интеллигенцию огромное влияние, но «самыми влиятельными» были, конечно, Стругацкие. Их читали все, и многие фразы из их произведений вошли в поговорки. Бывало, что человек только и говорил цитатами из Стругацких, в абсолютной уверенности, что все слушатели помнят контекст. При длительном общении (в походе, например) уже через день-два слушать это становилось невыносимо.

Мир Стругацких был миром коммунистического будущего. Хорошего коммунистического будущего, которое и было обещано в программе КПСС. Солнечный мир абсолютного достатка, технического совершенства, интересной работы, без войн и болезней, со здоровыми, добрыми и умными обитателями-сверхлюдьми, в котором проблемы возникают исключительно на периферии, от пришельцев или недоразвитых обществ. Стругацкие были, по сути, певцами коммунизма. Если говорить, что Солженицын вставил лом в коммунистический механизм пропаганды, то Стругацкие для этого механизма были смазкой. Обычное дело для Стругацких - довольно плоская, вызывающая разочарование мораль в конце книги, как и у Айзека Азимова. Неудивительно - ведь, как и Азимов, Стругацкие были убежденными атеистами и в отличие от Лема, например, не могли предложить читателю никакой перспективы выше обычного человека и его проблем, бытовой этики - разве только сверхтехнологии и сверхчеловека. Я в юности тоже попал под их влияние, но годам к 25-30 уже от него избавился. Не мог выносить этот жаргончик, перерос их довольно примитивную идею сверхчеловека.

Борис Стругацкий до сих пор пишет. Так же сильно, как и раньше. Однако лично мне он не очень интересен. Не потому, что мир изменился, а потому, что не изменился сам писатель. В его книгах, написанных под псевдонимом Сергей Витицкий, до сих пор живут те же коммунистические идеи - в частности о воспитании детей отдельно от родителей. Витицкий по-прежнему (как в «Гадких лебедях») считает, что детей надо воспитывать общественно, что дети будут хорошими, только бы их увести от старых испорченных взрослых куда-нибудь подальше. И обычное для Стругацких дело - мораль в конце книги Витицкого опять оказывается плоской, вызывает разочарование. И что - ради этого все и написано? Мне кажется, эти книги сейчас смотрятся уже немного несуразно. Как, например, последние фильмы Рязанова.

Тем не менее сыну я купил собрание сочинений Стругацких. Ну и Лема, Булычева, естественно. Их тогдашние книги задают хороший нравственный ориентир, чего не скажешь о современной фантастике. Она довольно подлая - не только потому, что теперь у нее главными являются рыночные ориентиры, но и из-за отсутствия четкого представления о добре и зле в голове авторов. Однако в целом, по-моему, именно сейчас фантастика снова пользуется большой популярностью. Сейчас наступило время, когда идея смены эпох и приближения нового технического века снова стала очень популярной. Начало века. У человечества есть ощущение гигантской перспективы. Искусственный интеллект, информационные технологии, биоинженерия, космический туризм, Марс. Нечто похожее было и в начале ХХ века. Автомобили, самолеты, электричество, радио, пенициллин, успехи физики и медицины. Неуязвимый «Титаник». Буквально взрыв надежд на технически совершенное будущее. Тогда, правда, дело кончилось не построением совершенного мира, а гибелью «Титаника», двумя мировыми войнами, атомной бомбежкой и газовыми камерами. Поэтому теперь фантастика рисует уже не такой безоблачный мир, достаточно почитать киберпанк Гибсона. Следующий скачок был в 60-х (помните обожание физиков и презрение к лирикам?). Он и дал энергию взрыву популярности фантастики 60-70-х.

Начав читать фантастику в1970-х, я в самом деле вскоре окунулся в этот фантастический мир и так из него и не вылез. Окончив мехмат МГУ, в 1983 году я начал работать в Вычислительном центре Академии наук, в Отделе искусственного интеллекта. ВЦ АН СССР чем-то напоминал НИИ ЧАВО. У сотрудников был довольно свободный график, каждый мог заниматься тем, что ему по душе (продолжая аналогию - своим видом магии). В нашем отделе бились над пониманием текста, в соседнем - занимались распознаванием речи, через дверь - распознаванием лица, за углом писали «Тетрис», на следующем этаже рассчитывали ядерную зиму и так далее. Бурлила смесь программистов, психологов, лингвистов… Моя трудовая книжка так и лежит в ВЦ РАН уже 22 года, а в своей фирме я занимаюсь поисковыми машинами, говорящими роботами, автоматическим извлечением смысла из текстов - предметами реквизита фантастической литературы. Прошлым летом мы с моим двенадцатилетним сыном Стасом смотрели фильм «Я, робот» по Айзеку Азимову, и я сказал ему: а ведь из всех сидящих в этом зале только мы с тобой разрабатываем вот таких говорящих роботов (сын тоже поучаствовал в разработке модулей диалогов), так что смотри фильм с профессиональной гордостью.

Ренат Юсупов, старший вице-президент компании Kraftway

Те, кто сегодня занимается новейшими технологиями - в науке или в бизнесе, - не могли не увлекаться фантастикой двадцать-тридцать лет назад, потому что в те годы это были вещи, связанные неразрывно. Можно сколько угодно ругать советскую фантастику, поставленную тогда, как и все искусство, на службу режиму, но у нее было три безусловных достоинства. Содержательность - слово «научная» обязывало; занимательность - научная фантастика выгодно отличалась от прочей литературы оригинальностью, смелостью мысли; и качество - за счет общей высокой издательской культуры. В 70-80-е годы вся фантастика была научной без разделения на жанры и несла в себе немалую познавательную составляющую.

Современная же фантастика перестала быть научной. Это объективный факт, поскольку наука настолько далеко ушла вперед, что авторам стало трудно придумывать и предсказывать технологии будущего. Реальность во многих случаях выглядит гораздо фантастичнее.

Сегодня практически не осталось ученых, охватывающих своей эрудицией все пиковые направления науки, - что уж говорить о писателях-фантастах. Ни широкой эрудиции, ни желания копаться в научных деталях у нынешних авторов не видно (в России - пожалуй. А вот австралиец Грег Иган [Greg Egan] вполне отвечает этим критериям. - Л.Л.-М.). Да и законы современного бизнеса требуют скоростного конвейера по выпуску книг, а это возможно только с абсолютно оторванными от реальностей науки, придуманными мирами. С трудом удается найти двух-трех авторов, которые хоть относительно следуют законам жанра и кропотливо пытаются писать настоящую научную фантастику. Перечислю их, поскольку они вызывают у меня уважение. Из молодых - только Татьяна Семенова. Из среднего поколения - с некоторыми оговорками - Александр Громов, Михаил Тырин, Станислав Гимадеев, Владимир Ильин. Из тех, кто еще старше, - Павел Амнуэль, живущий ныне в Израиле, и, возможно, Геннадий Прашкевич. Остальные фантасты обретают популярность у молодежи за счет лихих, но примитивных сюжетов, обилия сленга, грубости и кровавых сцен - независимо от того, фэнтези это или космический боевик.

Пытаясь хоть немного воздействовать на текущую ситуацию с настоящей научной фантастикой, я поддерживаю авторов, работающих в этом жанре. Издаю НФ-книги, принимаю участие в писательской премии «Бронзовый Икар», присуждаемой за настоящую НФ, пишу научно-популярные статьи по физике для научно-фантастических книг Татьяны Семеновой, которые она, творчески перерабатывая, вставляет в текст. Возможно, эта деятельность и даст свои плоды, поскольку всем ИТ-бизнесменам известно: качественный контент и смелая идея - основа любого успешного проекта. Несмотря на то что традиционная печатная книга медленно умирает, на смену ей приходят электронные книги (допустим, на гибкой электронной бумаге), аудиокниги, возможно, появится что-нибудь еще. Печатное слово с увлекательным и познавательным содержанием в жанре настоящей НФ вполне может возродиться как новая форма получения знаний.