Голубятня-Онлайн

Голубятня-Онлайн

Голубятня: Агора №21

Сергей Голубицкий

Сегодня у нас дебют — первая Агора от Левона Тер-Григоряна, которого пришлось раскручивать на мероприятие полгода. Он бы, похоже, и дальше отнекивался да отмахивался, если бы не наша очная встреча на прошлой неделе. Поначалу Левон ко мне присматривался ...ээээ... не подозрительно, а как бы с опаской. Словно хотел удостовериться, что у Старого Голубятника нет упыриных клыков или каких других атрибутов, приписываемых молвой матерой журналюге. Не обнаружив подвоха, Левон сразу расслабился. И лишь сегодня я оценил — до какой степени: расслабился аж до самой до Агоры!

Короче, встречайте, любите и жалуйте. Хотя, Левон — человек сильно авторитетный, завсегдатаям клуба любителей культур-повидла давно знакомый, так что уверен — помидорами не закидают.

Левон Тер-Григорян

У попа была собака

Сергей Михайлович любит говорить о себе как о человеке монолога. Тут, на мой взгляд, некоторое лукавство. Все новые идеи всегда возникают из диалога. С живым собеседником, книгой или самим собой, это не принципиально. Другое дело, что идея первоначально является сырой, плохо структурированной массой. Одни люди, к которым относится Сергей Михайлович, могут сами очистить и формализовать такую идею. Другим для этого нужен собеседник. Качество высказанного такими людьми, к которым отношусь я, напрямую зависит от качества собеседника. С умным оппонентом их высказывания будут ясны и понятны, с глупым — туманны и неясны. Как в пинг-понге — мячик туда, мячик сюда.

Поэтому я долго отказывался, когда Сергей Михайлович предложил мне написать агору. Писать длинный текст без перепасовки к оппонентам мне трудно. Однако я честно пытался: строил планы, заготавливал тезисы. Только, вот беда, тезисы хотелось проверить. Ну и бросал их на форум, при первом удобном случае.

Какие-то тезисы, за полной туманностью просто не были восприняты, другие спровоцировали обсуждение, и, стало быть, отработали своё. Тупик. Я уж совсем было махнул рукой, как тут одна тема на другом форуме натолкнула меня на воспоминание времен моей юности. Это будет короткий рассказ к одной из моих любимых тем: этика и сентиментальность.

В молодости я несколько месяцев работал техником операционного блока в крупной больнице. В то время когда я там работал мой блок находился на реконструкции, так что в операциях на людях я так и не поучаствовал, хотя и наблюдал за ними в других операционных блоках.

Врачи-хирурги приводили меня (да и сейчас приводят) в восторг. Самоотверженная работа настоящих подвижников. Очень тяжелая физически и психологически. В то время, когда не было плановых операций, хирурги оттачивали мастерство на животных в экспериментальной операционной. Один раз я участвовал в этом процессе. Мне хватило на всю жизнь. Именно об этом я и хочу рассказать.

Экспериментальная операционная разительно отличалась от операционных для людей. Обшарпанные стены тесного, плохо вентилируемого помещения сильно контрастировали с футуристическим дизайном и немыслимой чистотой рабочих операционных. Техника была слеплена на живую нитку из давно списанных приборов. Старый, видавший виды

инструмент.

Осмотревшись, отобрав и проверив требуемые приборы и инструменты для задуманной операции, мы всем гуртом (хирурги, техники и зрители), отправились в виварий. ?

Для операции нужна была собака. ?

В виварии нам подобрали здоровенного чёрного пса, дворнягу. То ли пёс уже раньше имел опыт подобных процедур, то ли просто оказался сообразительным, но даваться он нам не собирался. Его ярость и хитрость достигли космических масштабов. Даже двоим опытным людям не удавалось набросить на него петлю и обездвижить. Пёс сражался истово и самозабвенно.

Принесли трубку с пневматическим шприцем. Первая инъекция не оказала никакого влияния. Пару следующих раз пес ухитрялся уворачиваться. Наконец, ещё два попадания и пёс «потерялся». Он по-прежнему стоял на ногах, слегка покачиваясь и тихонько рыча, но уже был не в состоянии не только сопротивляться, но и воспринимать окружающее. Пса повалили на тележку, и повезли длинными подвальными коридорами в операционную.

Когда пса стали готовить к операции, у него остановилось сердце. В суете борьбы псу ввели слишком большую дозу нембутала. Реанимационные мероприятия, включая прямой массаж сердца, успеха не возымели. Пёс умер.

Выйдя из операционной, все закурили. Старший хирург, человек которого я до и после чрезвычайно уважал, произнес бодрым тоном: «Жалко пса, как за свою жизнь боролся» Я еле удержался от того, чтобы врезать ему изо всех сил.

Я к чему все это веду. После этого случая всякого рода памятники животным жертвам экспериментов вызывают у меня тошноту.

Нет, я не то чтобы против экспериментов на животных, понятно, что эти эксперименты спасали и спасают огромное количество жизней. Вполне верю, что они нужны. Я о другом. Если ты взял силой жизнь сопротивляющегося животного, или, тоже самое, с животным тебе доверяющим, признайся честно: я должен был это сделать, этот грех на моей совести. Но ставить своей жертве памятник — это верх ханжества и лицемерия.

Написал как на духу, простите, если что не так. ?

К оглавлению